Владимир Полуботко - Железные люди

В санатории людей помещали в барокамеры, люди приходили в себя — кто медленно, кто быстро.

Лечили и мичмана Семёнова с его недействующими левыми конечностями, лечили и чьи-то ожоги и переломы.

Выяснилось, что неожиданно серьёзно пострадал старпом Колосов, который по приказу адмирала Ковшова («Не оставлять ни одного тела погибшего товарища!») вытаскивал на поверхность труп умершего от разрыва сердца матроса Гнатюка. Пока Колосов всплывал на поверхность, таща за собою тело, завёрнутое в простое матросское одеяло, он не замечал, что верёвка слишком сильно стянула ему руку, и только наверху выяснил, что заработал себе этим большие неприятности. Впрочем, врачи отстоят ему эту руку после долгого и упорного лечения…

Ну а пока — кто-то с воли раздобыл ящик водки и, невзирая на все запреты и заслоны, пронёс его в санаторий. Морячки выпили — за упокой погибших (или тех, кого они считали погибшими), за своё спасение. Немножко облегчили душу.

Вечером второго дня пребывания подводников в импровизированном санатории было объявлено всеобщее построение всего экипажа. Довольно необычное мероприятие для лечебного или оздоровительного военного учреждения, где всегда всякие военные формальности сводятся чуть ли не к нулю и где невозможны, допустим, маршировка или рытьё окопов.

Но невозможны они лишь при условии, что данное военное учреждение — и впрямь лечебное или оздоровительное. А ежели оно окружено часовыми, которым приказано никого не впускать и не выпускать? То тогда, быть может, это военное учреждение — тюрьма, гауптвахта или концлагерь?

Гадая насчёт своего статуса, все построились на плацу возле какой-то мачты, на которой пионеры имели обыкновение в прежние времена поднимать и опускать свой кроваво-красный флаг с серпом и молотом.

Перед построившимися появился недавно назначенный на должность — заместитель командира дивизии по политической части капитан второго ранга Шлесарев.

Замполит — так это коротко называлось на тогдашнем языке. Иван Кузьмич Шлесарев имел очень неприятную, совершенно отталкивающую внешность: какой-то неестественно смуглый, землистый цвет лица. Он был груб и всегда обращался с НИЖЕстоящими чинами крайне высокомерно и даже злобно. Разумеется, с ВЫШЕстоящими — подобострастно! Ему ничего не стоило ни за что, ни про что наорать на человека, оскорбить его, унизить. А кличку он имел в Петропавловске из-за непредсказуемости своих поступков ужасную: Маньяк-с-Бритвой. По обычаю всех советских партийных вождей, идеологических работников, политических комментаторов, журналистов, военно-патриотических писак и телеболтунов он был вопиюще безграмотен — не разбирал ни падежей, ни склонений, ни спряжений, ни ударений. Всегда говорил невнятно и сбивчиво. Часто — с матом. Видимо, в Советском Военно-Морском Флоте нужно было иметь только такое скопище пороков, чтобы занять место духовного наставника целого соединения атомных подводных кораблей.

А незадолго до этого построения капитан второго ранга Шлесарев имел уже какое-то выяснение отношений с капитаном первого ранга Рымницким и с другими старшими офицерами затонувшей подводной лодки. Отношения эти выяснялись на повышенных тонах — это многие слышали краем уха и, видимо, уже тогда Маньяк очень сильно распалился.

Итак, почти весь живой экипаж атомной подводной лодки, за исключением тяжелобольных и заживо погребённых, был построен на плацу. А надо сказать, что во всей России самая экзотическая, самая величественная, самая прекрасная и таинственная местность из всех, что в ней есть, это, конечно, Курильские острова. Но и местность, стоящая после неё на второй ступеньке пьедестала почёта, по всем этим признакам — это тоже нечто всё ещё совершенно необыкновенное: вулканы, гейзеры, водопады, скалы, пропасти, озёра…

Это и есть Камчатка.

И тут нужна полная ясность: вот на этой-то камчатской земле, а не только на плацу, и стояли сейчас наши железные люди. Вокруг простиралась горная долина; прохладный, вечерний воздух мог бы слона уложить наповал тою свирепостью, с какою он бил в нос своими дурманящими хвойными запахами, а в уши — своим концертом каких-то кузнечиков, сверчков и птичек; рядом плескалось красивое озеро, а горы и скалы были чуть подальше. Люди вдыхали в свои измученные или даже прямо отравленные лёгкие эту роскошь, смотрели, слушали эту музыку и не верили, что это с ними происходит наяву.

Стоял июль 1983-го года.

И вот на этой же самой земле и появился перед людьми и природою замполит Шлесарев, представляющий интересы незаконно дорвавшейся до власти разбойничьей партии. А при нём — и его свита.

Духовный наставник и пастырь выдержал длинную паузу и обвёл мрачным и маниакальным взглядом всех выстроившихся. Безо всяких предисловий начал:

— Ну что, суки? Чего вылупились на меня? Вы что — хочете сказать, что вы не в курсе дела относительно того, что вы натворили! Допрыгались! Утопили подводную лодку! А теперь вы, подонки, что — радуетесь, что сухими из воды вышли?..

— Какие мы тебе подонки?! Сам ты подонок! — заволновались моряки всех званий от простых матросов и до старших офицеров.

— А ну молчать! Это что за нарушения дисциплины! Полный бардак в плане правопорядка, соцзаконности и политико-воспитательной работы!..

— Сам молчи, ублюдок вонючий! Ты не был там, где мы были, шкура продажная!..

— Такие, как ты и довели наш флот до такого состояния!..

— Это мы-то утопили подводную лодку?.. Ты и утопил!

— Молчать!!! Я вам никому не дам нарушать!.. Всех вас надо под трибунал отдать за то, что вы натворили! Перестрелять вас всех, мудаков, надо!.. Предатели! Изменники!..

И тут из строя со словами «Ах ты падла, мать-перемать!..» вырвались двое мичманов — уже известные нам первопроходцы русский Мерзляков и молдаванин Лесничий — и кинулись бить этого самого замполита. Хряпнул кулак гордого внука славян по гнусной морде Ивана Кузьмича, мощные ручищи потомка древних римлян, переселившихся на Дунай, рванули ненавистные погоны, и те затрещали на плечах… Маньяк-с-Бритвой заорал дурным голосом, что, мол, убивают, спасите!.. Поднялся шум, и строй нарушился. Кто-то из штабных офицеров кинулся вызволять Шлесарева, а кто-то из экипажа кинулся бить его ещё сильнее…

Оттащили пострадавшего на идеологическом фронте Кузьмича, поволокли под руки. Спасли, значит, от мученической смерти. Окровавленного и изодранного, брыкающегося и вопящего, что он всех поперестреляет, запихнули в машину и увезли от греха подальше с наказом не появляться больше на глазах у этих несознательных людей, пока те не очухаются.