Бранко Чопич - Суровая школа (рассказы)

Парень подавленно озирается по сторонам, как бы ища спасительного выхода из невообразимой тесноты окружающей его жизни — тесно малому в доме, тесно с дядькой, тесно в родной долине, со всех сторон окруженной врагом, — как вдруг взгляд его упирается в трех вооруженных людей, только что вышедших из ближнего лесного клина и спускавшихся теперь к их дому.

— Вон они, дядька, идут.

Крестьянин в отчаянии хлопнул себя по загривку рукой.

— Точно, они. Говорил я тебе, Василий, угоняй корову. Ну, теперь беды не миновать.

Интендант Пролетарского батальона издали оценил на глаз убогое поголовье, обнаруженное им в окрестностях этого уединенного дома, и кисло заметил:

— Н-да, улов предстоит не густой: овец они успели припрятать, а корова… Неужто нам опять придется корову резать? О люди, люди, сколько можно резать коров в этой несчастной стране и до чего мы этак докатимся?

И, тщетно ища защиты от пристального взгляда печальных крестьянских глаз, интендант поспешно устремляется к молодому парню:

— Ну, как дела, товарищ?

— Его вон спрашивай, он тут хозяин, — хмуро тянет здоровяк, кивая головой на дядьку.

Многозначительно переглянувшись со своими спутниками, интендант подходит к хозяину дома, здоровается с ним за руку и сразу приступает к самой сути, пропуская вступительную часть беседы, вроде бы уже состоявшуюся:

— Так что же будем делать, отец? Ягнят, говоришь, у тебя нет?

— Нет, сам видишь.

— Вояки подчистую замели? — участливо вздыхает интендант, категорически игнорируя свою собственную принадлежность к регулярным армейским частям и относя себя самого к своим, понимающим и состраждущим.

— Подчистую, — глухо вторит крестьянин.

— Одна Пеструха осталась? — сочувственно допытывается интендант, приглядываясь к черно-белой корове на лужайке и до смерти жалея несчастную скотину, не догадавшуюся появиться на свет уж хотя бы Буренкой с ее защитной окраской. При известном старании Буренку можно было бы и не заметить.

— Пеструха, — с полной безнадежностью отзывается крестьянин.

Задумчиво уставясь в буйные заросли сорняков под оградой, интендант в конце концов извлекает на свет божий решение, как бы добытое в гуще травы:

— Ничего не попишешь, придется тебе корову отдать. В горах голодает триста человек. Пулеметчик целый день таскает пулемет, и все на пустой желудок.

Крестьянин замирает, как громом пораженный. И лишь глаза его, два маленьких затравленных зверька, выказывая явные признаки жизни, отчаянно мечутся в поисках выхода по жалкому пятачку боевого плацдарма, ограниченного коровой, племянником и патрулем.

— А… а… а что, если я своего Василия заместо коровы отдам? Парень он крепкий, молодой, он вам не то что пулемет, он вам целую пушку утащит. Честное слово, он вам здорово подойдет.

Услышав, что речь идет о нем, и полуобернувшись ленивым движением потревоженного телка, Василий как бы безмолвно вопрошал: если я не ослышался, это обо мне говорят?

— А ну давай, милок Василий, отправляйся с товарищами в горы да повоюй во славу рода нашего. В армии будет тебе хорошо: одет, обут, с-с-с-с…

Коварное слово «сыт» уже готово было сорваться с его уст, но, удержавшись на самом краю бездонной пропасти, крестьянин круто осадил:

— И оружие получишь, сокол мой, будешь с пулеметом, что твой королевич Марко [25] Королевич Марко — герой сербского эпоса. , ходить!

Придирчиво оглядев партизан (спору нет, в целехонькой обувке, туго-натуго перепоясанные да к тому же и вооруженные, эти парни имели вид что надо!), Василий невольно покосился на собственные босые ноги и стрельнул глазами во тьму раскрытой двери, ведущей в дом.

Но проворный дядька и тут успел его предупредить:

— Но-но-но, ведь не станешь же ты, в самом деле, наши драные опорки обувать. В армии небось получишь новенькие башмаки. То-то прифасонишься, что твой жених.

Крестьянин столь самозабвенно умасливал, лицемерил и льстил, что обескураженный интендант лишь в самом конце крутого подъема осознал, что вместо коровы он ведет с собой в горы могучего и добродушного детину.

— Э-эх! Черт бы его совсем побрал!

Терзаясь запоздалым раскаянием, интендант окинул прощальным взором простирающуюся под ним долину. В глубине ее маленький, словно игрушка, хранил молчание всеми покинутый домик. Пеструха со своим хозяином исчезла без следа.

— Мой-то, не будь дурак, давно уже смылся с коровой, теперь его сам черт не найдет, — доверительно усмехается Василий, как бы игнорируя свою причастность к этому делу.

— Ну что я теперь комиссару скажу? — вздыхает интендант. — Кто мне поверит, что эту самую дубину заместо коровы я взял? Не иначе, ты в лесу орясину-то эту подобрал, скажет небось комиссар, среди людей такому и не вымахать!

Выслушав донесение о состоявшемся обмене, комиссар действительно оторопел и первую минуту таращил глаза на своего интенданта, а потом прошептал зловещим шепотом:

— А ну, дыхни!

Увы! Заподозренное лицо распространяло вокруг себя ужасающее благоухание дикого лука, попросту говоря «живодерки», но было абсолютно трезво.

Припертый к стене интендант в конце концов выложил на стол последний козырь:

— Пожалел я его, товарищ политкомиссар. Не понять тебе, городскому, что такое корова для мужика.

Смерив строгим взглядом интенданта, а вслед за ним и Василия, комиссар, отчеканивая слова, авторитетным тоном произнес:

— Понять или не понять, но то, что ты сюда привел, корову не заменит!

Уныло обозревая свой трофей, интендант в глубине души лелеял смутную надежду стать свидетелем чуда превращения людей в крупный рогатый скот, но упрямый Василий, по всей видимости, предпочитал оставаться обыкновенным сельским парнем с невиданным разворотом саженных плеч и удивленным взглядом широко раскрытых глаз, добродушно взирающих на мир, в который он нечаянно угодил, не соразмерившись с его плачевной теснотой.

Безбожно навьюченный оружием и боеприпасами, босоногий Василий молча плетется в длинном хвосте партизанской колонны, а на привалах безропотно сносит язвительные замечания изголодавшихся людей:

— Подумать только, целую корову за этого типа отдать! Здорово выгадали, ничего не скажешь!

— Оставь ты беднягу в покое, не видишь, что он сам на этой сделке погорел.

Исподволь присматривая за своим «приобретением», интендант прикрикивает на бойцов:

— Эй, вы там, отцепитесь от парня, я вам моего Василия в обиду не дам.

И лишь на второй день своего пребывания в армии, перемалывая зубами недоваренную кукурузу на каком-то школьном дворе, Василий словно начинает постигать истинный смысл происшедшего товарообмена и впервые за все это время позволяет себе проворчать: