Артем Драбкин - А мы с тобой, брат, из пехоты. «Из адов ад»

А потом как отрезало, и эти кошмарные сны исчезли, но мысли о пережитом не покидают меня и по сегодняшний день…

Родился я в 1926 году в славном городе Шуя Ивановской области. В семье юриста, который во время Первой мировой служил поручиком Российской армии, командиром пулеметной команды. В революцию отец перешел на сторону красных и в 1922 году вступил в ряды Коммунистической партии, хотя и был золотопогонником. Он ознакомился с учением и Маркса, и Ленина и понял, что это будущее для всего российского народа. Когда я его спросил: «Папа, почему в тебя во время Февральской революции солдаты не воткнули штыки, как они это сделали с командиром полка?» — он ответил: «Леша, я очень по-доброму относился к нижним чинам, поэтому они меня избрали заместителем командира полка. Полк возглавил солдатик безграмотный, а я все-таки кое-что соображал в военном деле и при нем стал заместителем». Потом были Октябрьская революция, Гражданская война, увольнение. На гражданке он стал юристом, поскольку был грамотным — окончил реальное училище и Александровское военно-пехотное училище на Старом Арбате, где сейчас Генштаб. До последнего дня своей жизни работал юрисконсультом и возглавлял партийную организацию на фабрике «Шуйский пролетарий».

Почему Шуя? Когда служил, его занесло в Шую. А там оказалась очень хорошая невеста, ставшая потом моей матерью. Он работал на фабрике.

— Как вам жилось до войны?

— Как всем. Получал отец очень мало. Мама тоже мало получала — работала в школе делопроизводителем. Поэтому каждый рубль был на учете. Шиковать не приходилось, но и не голодали. Правда, белый хлеб я попробовал где-то в конце тридцатых годов, когда стало получше. Из предметов роскоши был только велосипед, который во время войны мы обменяли на муку.

— Как узнали, что началась война?

— Я пришел с реки Теза, где мы купались с мальчишками. Сел за стол, мама приготовила гороховый суп с постным маслом. И вдруг заговорила наша «тарелка», и нам Вячеслав Михайлович Молотов объявил, что началась война. Вошел мой дядя 1914 года рождения (он потом провоевал всю войну и был даже награжден медалями «За отвагу», «За оборону Москвы». И мы хвалились, вот какой у нас дядя герой»). Он сказал: «Мало кто из нас останется в живых». — «Да что вы, дядя Коля! Да мы их сейчас… да мы им покажем!»

Когда началась война, я перешел в восьмой класс, а девочки и мальчики 1923 года рождения как раз были выпускниками. Мы вместе побежали в райвоенкомат проситься на фронт. Девчонки просили взять санитарками, связистками. Мы были патриотами! Осенью, когда у меня появилась возможность по знакомству устроиться на железную дорогу и увильнуть от армии, я отказался. Морально я был готов, оставшись вдвоем с мамой, с отцовским охотничьим ружьем встретить немцев. Уже двух человек я бы убил, а потом, ладно, убивайте меня. Такой было настрой! О своей жизни не беспокоился, как и не беспокоился, когда был на фронте. Смерти не боялся.

Отца призвали. И опять оказали ему доверие, присвоив звание капитана. Но, поскольку он родился в 1896 году, на фронт его не послали. Он всю войну работал в тылу.

А мы с мамой остались. Тяжело было — мне на карточку 400 граммов хлеба и ей 600 граммов. Пожалуйста, выживай! Ушел велосипед, наша роскошь. Осенью 1941 — го пошел в девятый класс. Учились в третью смену, с 5 до 10 часов, в школе-развалюхе, поскольку наша хорошая школа стала госпиталем. В лес за дровами ходили с мамой за 12 километров. Чтобы наколоть, подтопить.

— Швейная машинка была?

— Да. «Зингер», немецкая машинка, оставшаяся от бабушки. Но какой там приработок?! На себя только.

Весной 1942 года я стал бойцом Шуйского истребительного батальона. Стояли по ночам с бельгийскими винтовками, охраняли различные объекты, отлавливали дезертиров, пленных немцев, которые бежали из лагерей. Особенно беспокоили дезертиры, которые частенько были вооружены. Но мне хоть и было 16 лет, но я был значкистом ГТО и БТО, «Ворошиловским стрелком». Потерь среди нас не было.

23 октября 1943 года мне исполнилось 17 лет, а 25 октября я получил повестку в горвоенкомат. Взвесился — 44 кг. Кости и кожа. Но это меня не пугало, я был готов к службе, как все мои одногодки. Я попал в пехоту, дружок — в танкисты, поскольку он имел права. В военкомате сказали: «7, 8 ноября отметишь дома, а 9 ноября приходи».

Сели в эшелон, на вагонах которого было написано: 8 лошадей, 40 человек. Двойные нары, с левой и с правой стороны. Мама помахала рукой… Я сейчас думаю: «Как же женщины переживали, когда отправляли своих 17-летних мальчишек на фронт?! Какая была сердечная, душевная тяжесть!» Вот мы уехали, а из этого эшелона я знаю только двоих вернувшихся живыми. Один с руками и ногами, второй приехал без руки. Когда я приехал в сентябре 1945 года из училища домой с Урала, спросил:

— Мам, где Толька?

— Его нет.

— А Петька?

— То же самое — убит.

С кем погулять-то? Не с кем было гулять на улице — одни девчонки.

Поскольку у меня было девять классов образования, я попал в учебный батальон, располагавшийся в городе Канаш, который готовил сержантский состав для 62-й, потом ставшей 8-й Гвардейской армии. Наша школа находилась в здании педтехникума.

— Как воспринималось отступление?

— Нормально. Никакой паники не было.

— Информация с фронта доходила?

— Слушали «тарелку». Когда началось контрнаступление под Москвой и немцев отогнали аж на 400 километров — это какая радость была! Значит, есть силы, есть мощь! Сохраним государство, Родину! Боевой дух поднялся.

Учебным батальоном командовали комиссованные по ранению офицеры. Например, командир батальона отдавал честь левой рукой. Сержанты были кадровыми военными. Учеба была трудная. Сейчас подумаешь: «Как это мы терпели?!» Но терпели! Они научили нас уму-разуму. Товарищи, которые со мной вместе попали на фронт, они дольше всех продержались в боевом строю. Быстро выбило ребят, которых набрали по ходу движения войск по Украине — их убивало в первую очередь. А мы, вроде бы мальчишки, а держались дольше всех. Потому что нас научили уму-разуму сержанты кадровой службы.

— Как кормили?

— По девятой курсантской норме. Даже сливочное масло по утрам давали. Я отъелся. Весил уже килограммов пятьдесят. Вообще, я был крепкий парень, стрелял хорошо. Меня научил бывший поручик Российской армии. Метко стрелять точно в цель, точно в десятку. Я отлично владел своей винтовкой, УКА-27–5. Рукопашным боем. Он мне пригодился на Висле, когда немец в упор наставил мне автомат в спину, пытаясь меня пристрелить.

— Во что одели?

— Мне досталась шинель с оторванными петлицами, но гимнастерка была нормальная, со стоящим воротником, брюки, пилотка. Дали новые ботинки с обмотками.