Александр Листовский - Конармия[Часть первая]

— Ну что ж, будем и мы собираться, — спокойно сказал Левка Задов. Он встал и подошел к сундуку, стоявшему у противоположной стены. — У вас, хозяюшка, нет тут оружия? — спросил он, деловито показывая ногой на сундук.

В эту минуту дверь распахнулась, и в хату вбежал хозяин.

— Ой, ратуйте! Ратуйте, добрые люди! — закричал он, то хватаясь за голову, то прижимая руки к груди, — Коня! Коня со двора увели!.. Все берите! Голову рубите! Только коня не берите!.. Отдайте, отдайте коня! — Он упал на колени.

— Ну чего орешь, дура?! — Левка схватился за шашку. — Разве мы так взяли? Мы ж тебе свою кинули.

— Куда я, с этой худобой? Она ж на ногах не стоит! Завтра подохнет! Отдайте! Добром прошу! Отдайте коня!

— Дай ему! — сказал Левка Щусю. Тот молча замахнулся карабином.

— Защитники! Какие вы защитники?! — в исступлении крикнул мужик, поднимаясь с колен и с ненавистью в круглых глазах смотря на страшное лицо палача. — Бандиты вы! Грабители! Голову сняли… Как я без коня?! — Рыдая, он бросился к печке, где в закуте виднелся топор, но не успел добежать: сильный удар в затылок сбил его с ног.

С улицы донесся быстрый конский топот. Потом где-то вдали послышались частые выстрелы. За окнами с криком «Полундра!» мчались в рассветном тумане какие-то всадники. Левка взглянул на голосившую бабу и в сопровождении Щуся выбежал вон…

В селе возник сильный бой. Совсем рядом выбивал пулемет. Глухо рвались гранаты. Ударила пушка. То первая бригада 14-й дивизи настигла махновцев. С тяжелым топотом, так что дрожали стекла, по улице прошла на рысях большая колонна. Прогромыхала артиллерия. И вдруг все затихло-Рассветало. Над дальней рощей выплывало в тумане багровое солнце. Со всех сторон собирались к селу казаки. Кто ехал верхом, кто тянул в поводу приставшую лошадь. Скрежеща колесами по мерзлому снегу, подъезжали шагом пулеметные тачанки. Над лошадьми вился сизый пар.

Начдив Пархоменко сидел на могучем жеребце и смотрел на подходившие эскадроны и думал о том, что надо изменить план боевых действий: банда Махно и на этот раз ушла от преследования. Неотступная погоня подорвала силы группы. В эскадронах осталось меньше половины боевого состава. Это обстоятельство крайне удручало Пархоменко. При отъезде Ворошилова и Буденного в Москву, на съезд Советов, он обещал им ликвидировать Махно в кратчайший срок, но операция затягивалась, а полки таяли на глазах.

— Ну, что будем делать, Александр Яковлевич? — спросил, подъезжая, комиссар Беляков.

Пархоменко взглянул на моложавое, с мелкими чертами лицо Белякова.

— А что будешь делать? Смотри, совсем кони становятся. — Он показал на спешенных бойцов.

Один из них с силой тянул лошадь за поводья, в то время как другой подгонял ее ножнами шашки. За ними шли еще несколько пеших.

— Следовательно, дневку назначим? — предложил Беляков.

— Придется. — Пархоменко оглянулся на стоявшего позади начальника штаба и распорядился о днёвке.

Черноглазый Мурзин, отпустивший для солидности усы, вынул полевую книжку и, не слезая с лошади, стал писать приказание.

— Ну что ж, следовательно, нужно и нам отдохнуть, — сказал Беляков. — Поедем, Александр Яковлевич. Вон наша квартира, — показал он в глубину улицы, где у одного из домов краснел на пике значок.

Спешившись у высокого крыльца. Пархоменко, Мурзин и Беляков вошли в просторную хату. В передней комнате никого не было, кроме маленькой девочки, которая при виде вошедших посмотрела на них испуганными глазами.

— Здравствуй, хозяюшка, — шутливо сказал начдив. Девочка потупилась. Пархоменко, очень любивший детей, скинул бурку, бекешу и, пообогревшись, подошел к девочке.

— Как тебя зовут-то? — спросил он, нагибаясь.

— Васенкой, — глядя исподлобья и отворачиваясь, прошептала она.

— А сколько тебе лет?

— Пять, — смелея, ответила девочка.

— У-у! Да ты совсем большая! — Пархоменко подхватил девочку на руки. — А мамка где?

— На дворе.

— А тятька?

— Воюет.

— Та-ак… Значит, вы одни с мамкой живете?

— И дедушка с нами…

Как бы в подтверждение ее слов, в сенцах звякнула щеколда. Потом кто-то глухо закашлял, и в комнату вошел старик с таким свирепым выражением бородатого лица, что Александр Яковлевич невольно подумал: «Сердитый, видать, старичок!»

— Здравствуйте! — произнес старик столь приветливо, что все, кроме Васенки, с недоумением посмотрели на него. — К нам, значит, заехали. В час добрый. Мы хорошим людям всегда рады, — продолжал он, снимая шапку, зипун и вешая их на крючок. — Проходите, граждане-товарищи, в горницу. Там вам будет удобнее. Примечаю, что вы командиры. Ну, это самое, секретные дела, конечно?

— Вы, дедушка, видно, на военной службе были? — спросил Беляков.

— Так точно. Был. В саперах служил. Там меня, это самое, порохом сожгло. Личность изуродовало. Как только не ослеп… Проходите, граждане-товарищи, проходите, — приглашал старик, раскрывая дверь в соседнюю комнату.

За окнами начинало синеть. Неясный свет керосиновой лампы, висевшей под потолком, падал на стол, вокруг которого сидели Пархоменко с Васенкой на коленях, Мурзин, Беляков и помначштаба Пахомов, мрачноватый на вид человек, любивший больше слушать, чем говорить. На столе попискивал остывавший самовар.

В комнату вошла хозяйка, молодая румяная женщина, повязанная полушалком.

— Вот, товарищи, молочка топленого, — предложила она. — Только из печки. — Она поставила глиняный горшок перед Пархоменко и, приметив Васенку, спросила — А ты чего сюда пришла?

— Чего пришла? — девочка подняла на мать карие глаза. — Вечеровать пришла. Вон, гляди, заяц какой! — Она показала на вырванный из полевой книжки лист бумаги, на котором Пархоменко рукой, больше привыкшей к шашке, чем к карандашу, старательно рисовал ей разных зверей.

— Спать бы ей пора, — нерешительно сказала хозяйка.

— Сейчас, сейчас… Женщина вышла.

— Рисуй еще! — потребовала Васенка. — Это собака? — показывая на рисунок, спросила она.

— Нет, конь.

— А это чего?

— Тачанка. Телега такая.

Беляков потянулся со стула и заглянул через плечо Пархоменко.

— Ого, Александр Яковлевич! А я и не знал за тобой такого дарования, — проговорил он, улыбаясь. — Следовательно, ты художник? Смотри, целую картину нарисовал.

— Это я один случай изобразил. Были мы в одном местечке. Позабыл, как оно называется. Ну, да это не имеет значения… Одним словом, бежит как-то вахмистр. Бежит, докладывает, что Ничепорук напился и с обнаженной шашкой скачет по улицам. «Ну, — думаю, — как бы кого не зарубил!» Вскочил на коня и к нему. А он спьяну на меня бросился. Но я тут же сбил его с лошади. Все-таки я дядя здоровый…

— И что же, расстреляли его? — перебил Мурзин.