Овидий Горчаков - Вне закона

— Здравия желаю, ваше благородие! — рявкнул бородач. — Докладывает начальник полиции Церковного Осовца-с. Сегодня тут сборы полиции-с. Из окрестных деревень понаехали-с. Тема занятий: «Подготовка к походу-с против хачинских партизан».

Я небрежно коснулся двумя пальцами лакового козырька лихо заломленной эсэсовской фуражки с высокой тульей. Щеки начальника полиции тряслись, мелко дрожали закрученные кверху, смазанные жиром усы, испуганные глаза пожирали начальство.

— Зольдат? — спросил я благосклонно, тыча пальцем в кресты предателя.

— Так точно, ваше благородие. Фельдфебель царской и белой армии-с и георгиевский кавалер-с!

Этот старорежимный сукин сын, подумал я не без удивления, служил в армии, когда меня еще и на свете не было!

— Зер гут! — сказал я и разразился потоком самому себе непонятных слов. Я сердито выпаливал обрывки запомнившихся мне английских стихов, мешал «Гайавату» с «Чайльд Гарольдом». Окончив, глянул сурово и зло на переводчика. Но переводчик о чем-то сосредоточенно думал. «Штабс-фельдфебель» «Ганс»-Гущин грузно соскочил с машины и встал рядом с офицером, исподлобья глядя на полицаев. Не имея никакого понятия о системе Станиславского, он явно переигрывал — странно пыжился, грузно хмурил густые черные брови, зверски вращал глазами, не опуская руки с «вальтера», и, цыганисто-черный, с грузной челюстью, отливающий металлической синевой, был по-настоящему страшен.

Из кабины вышел шофер, подтянул штаны и, улыбаясь от уха до уха, громко сказал:

— Здорово, сябры! Спичку бы, паночки…

К нему подскочил один из местных полицаев, щелкая на ходу зажигалкой. С машины посыпались гости. Внешне они ничем не отличались от местной полиции: то же разномастное вооружение, та же сборная одежда. В одном мы сплоховали: наши нацепили простые белые повязки, а у местных полицаев на повязках чернела надпись: «Ordnungsdienst» — «Служба порядка».

Я нахмурился. Выпрямил до отказа спину, уткнул на прусский манер кулаки в бока.

Я буду говорить руссиш шпрехен, — произнес я каким-то противным дребезжащим голоском. — Я думайт, вы, ордунгсдинст, понимайт меня — я инспектор полицай. Русь партизан есть?

Так точно! Есть, есть!.. — обрадовался начальник полиции. — Мы хотели вам его передать, — заспешил он, увидев, что лицо офицера изобразило изумление и неподдельную радость. — В Быхов или Могилев хотели отправить. Бандита лесного на выселках споймали, живой он еще. Настоящий бандит-с! Уж будьте благонадежны! В погребе третий день держим-с.

— Ха! Черт! Доннерветтер! — воскликнул я, утратив на миг свою тевтонскую невозмутимость, и быстро затараторил: — Олл райт! Зер гут, герр полицмейстер. Показывайте мне партизан! Шнель!

— Пан офицер требует передать ему партизана, — быстро пояснил переводчик «Фриц»-Баламут. Голос «ефрейтора» заметно окреп.

— Слушаюсь! Пройдемте, пожалуйста, ваше благородие! — засуетился начальник полиции и прикоснулся кончиками пальцев к моему локтю. Я брезгливо дернул локтем и зашагал вслед за ним.

Самый доподлинный бандит-с! — волновался тот, семеня рядом, — Вы уж не сумневайтесь, в лесу схватили.

Я нихт ферштейн… — Сказал я и, насмешливо улыбаясь и жестикулируя, заговорил с «ефрейтором», и тот тоже растянул губы и многозначительно сказал:

— Абенгутенберлиндрезден!

Лаз погреба, в котором держали бандита, был наглухо прикрыт листом сорванной с танка брони. Погреб охранялся тремя полицейскими с пулеметом. Они вскочили и вытянулись, когда мы подошли. Лаз открыли, и начальник полиции грозно гаркнул:

— Вылазь, бандитская рожа!

Партизан не отзывался.

Придется вытаскивать-с, — виновато заморгал, багровея, бывший фельдфебель.

Нижние чины нерешительно топтались у погреба, опасливо заглядывая в темный лаз, беспомощно озираясь на «немцев».

«Штабсфельдфебель Ганс» усмехнулся, грубо оттолкнув мужиков, стал спускаться в погреб. Я вздрогнул, увидев на рукаве его френча пулевую дырку с незамытой ржавой размоиной.

За «немцем», мелко перекрестившись, полез сам полицмейстер. Из погреба послышались стоны, глухие удары, свирепый рык. Партизана с трудом выволокли наружу. «Штабсфельдфебель» бесцеремонно оттолкнул начальника полиции тот хотел дать пленнику пинка.

— Я тебе, гаду-фашисту, — в бешенстве шипел он, — зубами глотку перерву!

Это был высокий, светлоголовый парень лет двадцати четырех с измученным небритым лицом, весь в сине-багровых подтеках. Одет он был в разорванную на груди линялую красноармейскую гимнастерку и холщовые штаны. Больше на нем ничего не было ни нижнего белья, ни обуви. В затравленных глазах пленника при виде «немцев» мелькнуло отчаяние, почерневшие губы перекосились от страха и ненависти.

По моему знаку партизана потащили к «гробнице». Он весь как-то обмяк и, казалось, не замечал сыпавшихся на него ударов.

Я погрозил партизану пальцем, снисходительно подмигнул полицаям, хлопнул с усмешкой по кобуре.

— Пук-пук! — произнес я многозначительно на жаргоне оккупантов.

Угодливо кивая головой, довольно потирая руки, начальник полиции вертелся вокруг меня, нерешительно предлагая:

— Пан капитан, окажите милость, откушайте у меня-с, уважьте-с…

Площадь перед недостроенным помещением сельской школы была забита полицаями. Со всех концов села спешили их жены с вареными яйцами, медом, ягодами, пирогами, курятиной. Все это они несли в горшках и кринках или же в тарелках, обвязанных белыми платочками. Рушник в петухах, икона на каравае. Начальник полиции подталкивал ко мне старуху, несшую хлеб-соль на блюде. На стенах бывшего сельсовета белели меченные германским орлом плакаты и приказы, сулившие смерть за помощь «большевистским элементам»… А неподалеку, в десяти верстах, черное, усыпанное человеческими костями поле отмечало то место, где жила и погибла под красным флагом Красница…

Жена начальника полиции — огромная рыхлая бабища, похожая на старосветскую купчиху — протянула мне стакан топленого молока. Брезгливо, кончиками пальцев я взял стакан и выплеснул молоко, проворчав: «Руссише швайн, ферфлюхтер беобахтер», и, протянув стакан, сказал кратко: «Млеко!» Полицмейстер выхватил кринку из рук ошарашенной старухи и снова налил в стакан молока.

— Гигиена, матушка, гигиена-с… Милости просим, пан полковник-с, чем богаты, тем и рады-с… Курки, яйки-с. А не угодно чего-с пропустить с дороги?..

«Полковник» чуть было не утерся тылом ладони. Вовремя спохватился, достал платок. Оглядевшись, я увидел, что моя команда «полицаев» отличалась на редкость плохим аппетитом.

Все мы услышали вдруг рокот мотора. Лжеполицаи тревожно переглядывались. А вдруг сюда нагрянут машины с всамделишными фрицами? Вот будет трогательная встреча земляков! Но это рокотал всего-навсего «юнкере»…