Михаил Лыньков - Незабываемые дни

Майка задумчиво разглядывала пилотку, заглянула внутрь, — нет ли какой-нибудь надписи. С любопытством развернула одну сторону, другую.

«Могут попасться какие-нибудь документы, — подумала она. — Но если бы тут были бумаги, они бы шуршали». Вывернула одну боковинку. Там ничего не оказалось, кроме кусочка белой материи, вероятно, подкладки. Майка уже думала, что ничего особенного в этой пилотке нет, как вдруг заметила на изнанке белой материи несколько непонятных ей знаков. В глаза бросился номер, напечатанный крупными черными цифрами, рядом фашистская свастика, несколько отдельных букв, оттиснутых синей краской.

«Тут, однако, что-то есть. И при чем этот номер 117?»

Волнение как рукой сняло. Размышляя о своей находке, Майка вошла в палатку Василия Ивановича, протянула ему пилотку:

— Вот нашла около болота. Видите, какие-то знаки тут.

Василий Иванович осмотрел пилотку и сразу оживился. И хотя лицо его заметно омрачилось, в глазах загорелось любопытство:

— Давай, давай свою находку! И вот что я тебе скажу, Майка: никому не говори о ней. А почему, ты, вероятно, догадываешься сама. А что нашла — молодчина!

Еще с вечера Сомик заглянул в землянку. Молодой лейтенант, беседовавший там с пожилым человеком, сухо спросил Сомика:

— По какому вопросу?

Сомик неприязненно посмотрел на лейтенанта, скосил глаза на его собеседника в штатском.

— Вопрос у меня один: когда мы будем воевать?

— Кто это — мы?

— Скажем, я. Все живущие здесь. Бежавшие из немецкого плена.

— Теперь ясно. Который день живете здесь?

— Я пятый день протираю тут бока. Достаточно насиделся в немецком лагере. Я не на курорт сюда заявился, чтобы восторгаться этими вашими пейзажами и набивать пузо.

Лявон Маркович — это и был собеседник лейтенанта, — улыбнувшись, даже слово вставил:

— Однако нельзя сказать, что ты уже отрастил живот. Животик у тебя в самую меру и даже меньше, подвело его от гитлеровских харчей. И на ногах еле держишься, парень.

— Прошу не мешать, когда я обращаюсь к товарищу лейтенанту.

— Прыткий, однако, ты, хлопец. Люблю таких! — сказал Лявон Маркович.

— Мне не очень интересно, что вы там любите. Я к вам обращаюсь, товарищ лейтенант.

— Чего вы, в конце концов, хотите? — недоумевающе спросил его Комаров, которому временно была поручена строевая подготовка бойцов в этом сборном лагере.

— Чтобы меня отправили в боевой отряд. Вот чего я хочу.

Лейтенант внимательно оглядел худощавую, мизерную фигуру Сомика, его вытянутое лицо, заострившийся, как шило, носик, запавшие щеки. Спросил о прежней службе, в каком полку был, где попал в плен.

— Это, товарищ лейтенант, известно по спискам. Я обо всем рассказал, когда нас привели сюда, вот и поищите там. Расспрашивать меня больше нечего. Я не за этим пришел сюда. Когда нас отправят?

— Чудак-человек! Да куда же вас сейчас отправлять, когда вы на ногах еле стоите? Вот поправитесь немного, тогда и пошлем.

— А-а, не доверяете, значит. Проверять будете! Что же, проверяйте… Это ваше дело. Можно итти, товарищ лейтенант?

Лейтенант удивленно посмотрел на Сомика, переглянулся с Лявоном Марковичем.

— Видите, какой непоседа… — И потом к Сомику: — Да поймите же вы, чудак-человек, что нам нужны здоровые люди, крепкие. А вы на первом же переходе отстанете от отряда.

— Здоровые, говорите… — насупился Сомик. — А если это здоровье из меня повыбивали фашисты? Что же, прикажете мне назад подаваться? В плен?

— Не болтайте, однако, всякую чушь!

— Какая чушь? У меня сердце все перегорело, как я насмотрелся, что там творится. Я проклинаю день и час, когда попал к ним в лапы. Я не могу так — сидеть тут без дела и отлеживать бока. Я…

— Да успокойтесь, наконец, пошлем и вас в отряд, еще навоюетесь вволю. Но раньше надо вас поставить на ноги, одним словом, подремонтировать ваше здоровье.

— Знаем мы эти ваши ремонты. Проверять будете наши души, проверочкой займетесь!

— Что-что?

— Я сказал! Что ж, проверяйте!

— А как вы думали! И проверить надо. Не к теще на блины посылаем. Что же здесь страшного для человека, который действительно наш?

— А вы сомневаетесь? Слава богу, достаточно проверили… Кто этот ад прошел, тот навеки проверен, не то, что некоторые любители прохлаждаться в укромных местах.

Комаров нахмурился. Его серые глаза загорелись, стали колючими.

— Кто здесь прохлаждается? Кто отсиживается здесь? — И всем телом грозно наклонился к Сомику, который невольно отступил на шаг.

Лявон Маркович встал, взял за локоть лейтенанта:

— Брось… Видишь, у человека накипело в сердце, он и кричит. Да, видно, кое-кто настраивает на такой лад, всякие еще люди попадаются.

Лейтенант отошел в сторону, сел на скрипучую лавку:

— Завтра утром зайдите ко мне, поговорим. А теперь можете итти.

Сомик вышел из землянки нахмуренный, недовольный. Лежал в шалаше, все думал, думал, передумывал. Глубокое чувство неудовлетворенности шевелилось в груди, не давало покоя, С каким нетерпением шел он сюда, чтобы тотчас же, взяв винтовку в руки, ринуться на проклятого врага и отомстить ему, так отомстить, чтобы земля покраснела от вражьей крови. Разве можно простить этим выродкам все издевательства? И вот, на тебе! Сиди, да полеживай, да только слушай, как другие, а не ты, бьют, кромсают душегубов. Видно, правду сказал Сыч, что тут нет особого порядка, что тут занимаются только проверочкой нашего брата… Что проверять, если в живом теле душа еле держится!

Бесконечно тянется осенняя ночь, все бока отлежишь на смятой постилке. Не спится от тревожных мыслей. Не спится от холода. Вдвоем удобнее спать, прижавшись спинами друг к дружке. И где слоняется этот непоседа Сыч, все шмыгает по шалашам, ищет дружков… Кое-как закутался Сомик в дырявую шинель, задремал. Под самое утро проснулся от толчка. Сыч вытащил из-под него свою шинель, на которой они оба спали, оделся. Очевидно, куда-то собрался пойти.

— Ты куда? — спросил Сомик, постепенно отряхая с себя последние остатки сна.

— А тебе что? Лежишь, так лежи. Тебе, видно, нравится здесь бока отлеживать.

— Я серьезно спрашиваю.

— В отряд иду. С одним хлопцем, он знает дорогу.

— Так там тебя и примут!

— Примут. Боевой отряд. Там делом занимаются, а не портят бумагу на всякие проверки да проверочки.

— Без этого не обойдешься… Надо… — а мысли у Сомика уже текут в другом направлении. И обида жжет сердце.

— Что ж, если, говоришь, нужно, то и проверяйся на здоровье. Мало нас немцы проверяли, всю душу вымотало этой проверкой.

— Хороший отряд?

— Другого такого не найдешь, гремит на всю округу!

Сомик подумал еще, с минуту колебался:

— Тогда и я с вами…

— Если хочешь, давай. Только не очень шуми в этих хоромах, а то еще задержат такого дурня, как ты, подумают, что в дезертиры подался.