Олдржих Шулерж - Всегда настороже. Партизанская хроника

— Жизнь за жизнь, и никакой пощады — вот как у партизан, — гудел Ушелик в лицо Папрскаржу, держа его за борта пиджака и раскачиваясь из стороны в сторону.

Папрскарж только кивнул, но сам подумал о другом — верить или не верить этому Дворжаку?

Вдруг Ушелик заметил в углу зала знакомых и побежал к ним. Дворжак тотчас же придвинулся поближе к Ярыне.

— Осторожно, — предупредила она его, — Ола ужасно ревнив. Вам это может дорого обойтись!

— Серьезно? — засмеялся Дворжак, но все же немного отодвинулся. — Знаете, говорят, женщина как кошка: кто ее гладит, того она и царапает, кто ее гонит, к тому она ластится.

Папрскарж снова с беспокойством взглянул на Дворжака. Он видел, что Дворжак все время держится настороженно, даже когда смеется, и подумал: «Это стреляный воробей…»

Время шло. Ушелику предстояла еще дорога в Карловицы. Он хотел увезти с собой на бричке Ганзелку и Дворжака, чтобы уже следующей ночью переправить их в Словакию. Но Дворжак отказался — он, мол, приедет в Карловицы завтра поездом и сам найдет Ушелика. Он позвал хозяина гостиницы, заказал комнату, достал документы для регистрации.

— И вы не боитесь? — удивленно спросила Груберова, когда хозяин гостиницы отошел.

— А, пустяки! — махнул рукой Дворжак. — Полиция наверняка разыскивает меня только в Праге, ей и в голову не придет искать меня в каком-то Рожнове…

Когда они выходили из гостиницы, чтобы проводить Ушелика, Папрскарж решил, что сегодня же расскажет об этом человеке Руде Граховецу.

День клонился к вечеру. У задымленного дощатого шалаша лежал на солнышке овчар и дымил трубкой так, что казалось, будто где-то что-то горит.

— Недаром говорится: до валашского шалаша что до валашского неба, — задыхаясь, заметил Руда Граховец, с трудом одолев наконец крутой подъем. Он шел во главе цепочки людей. Отдышавшись, Граховец поздоровался с овчаром:

— Здравствуйте, дядюшка!

— Здравствуйте, люди добрые! — промычал старый овчар, но не поднялся, а лишь перевалился на другой бок, подперев голову рукой.

Это место с овечьим загоном и шалашом овчара называли Вольная Воля, и неспроста. Находилось оно совсем близко от словацкой границы. Именно здесь границу перешли уже множество беглецов.

— Где же ваши сторожа? — спросил Граховец.

Он знал, что негоже торопиться и сразу начинать разговор о деле.

— Овчарки при стаде. Где же им еще быть?! — ответил старик и не спеша начал подниматься. — Пожалуй, пора загонять овец.

Прибежал огромный мохнатый пес и свирепо залаял.

— Веди их, Влкош, веди, — приказал ему овчар, указывая на загон.

Влкош стрелой помчался вниз. Оттуда доносился звон колокольчиков.

Когда овцы, теснясь, спешили в загон, их спины напоминали набегавшие друг на друга волны. Влкош лаем подгонял овец.

Опершись о дощатую стену, Папрскарж тяжело дышал. Лицо его было багровое. Он так долго убеждал и упрашивал Граховеца, что тот наконец согласился взять его. Папрскарж знал, что Граховец идет на Штявник, в штаб бригады, и счел бы за обиду, если б его не взяли — ведь он так много сделал для партизан.

Граховец видел, что ему сейчас плохо.

— Вот видишь, Йозеф! Не надо было тебе идти!

— Нет надо… — прохрипел Папрскарж.

— Как дела? — наклонившись к Папрскаржу, спросил изможденный блондин. — Надо еще немного потерпеть.

Это капитан Петр, сибиряк. Немцы взяли его в плен тяжело раненным, когда он был без сознания. Несколько раз он пытался бежать, но неудачно, его ловили, и снова начинались пытки и страдания. И все же он вновь убежал. На Бечву он привел с собой целую группу советских военнопленных.

Овчар подал гостям деревянные ковши с обратом. Они подкрепились и посидели еще немного, дожидаясь темноты.

— В сторону овчарни «У черничника» не ходите. Лучше уж пройдите около «Распри». Но смотри, сынок, будь осторожен, потому что с тех пор, как в Словакии произошло восстание, немцы зорко стерегут здесь границу, — наказывал Граховецу овчар.

— Ну как, Йозеф, может, останешься? — в последний раз спросил Папрскаржа Граховец.

Папрскарж упрямо молчал. Граховец пожал плечами и зашагал по гребню, как и прежде, впереди всех.

Минут через тридцать Граховец остановился, ожидая, пока подтянутся остальные. Последним в полном изнеможении плелся Папрскарж.

— Перед нами овчарня «Распря». Иногда сюда захаживают немецкие патрули, отдыхают в шалаше. Нам надо обойти это место тропкой по склону. Когда «Распря» останется позади, мы уже будем на словацкой стороне. Я знаю эти места так, что пройду с закрытыми глазами — не ошибусь.

На горы опустилась такая темень, что каждому пришлось повязать на шею белый платок, чтобы видеть впереди идущего.

Неизвестно почему немцы все же обнаружили группу, со стороны овчарни «Распря» без предупреждения защелкали выстрелы.

Но Граховец и его спутники не стали пережидать и, не заботясь больше о соблюдении тишины, побежали по открытому склону вниз, в долину.

Скоро стрельба стала стихать. Все вздохнули с облегчением.

— Папрскарж, ты здесь? — позвал Граховец.

Папрскарж не отозвался.

— Йозеф! — приглушенным голосом снова позвал Граховец.

— Надо его найти, — заявил Вибог, который очень привязался к Папрскаржу за последнее время, пока прятался у него.

— Как же ты будешь искать его в такой темноте?

— Найду. Нельзя же его оставлять!

Граховец, Вибог и еще двое отправились искать Папрскаржа. Искали недолго.

— Ребята! — позвал вполголоса Вибог, который видел в темноте, как кошка. — Вот он!

Граховец опустился на колени, приложил ухо к груди Папрскаржа, распростертого на земле.

— Живой.

Папрскарж был без сознания, но, когда они стали осторожно поднимать его, пришел в себя.

— Вы ранены? — участливо расспрашивал Вибог.

Папрскарж стал ощупывать себя, дотронулся до головы, и рука сразу окрасилась кровью. Пуля задела кожу на виске.

— Пустяки! — произнес Папрскарж. Однако ему снова стало плохо, и он не смог встать.

Граховец пополз к русским посоветоваться. Трудная ситуация: за спиной — немцы, а вниз идти далеко. Папрскарж не дойдет. Решили, что Вибог отведет его обратно к овчару — это все же ближе.

Пригнувшись к земле, то и дело отдыхая, Вибог и Папрскарж снова перебрались на моравскую сторону. А вот и шалаш.

Овчар сразу открыл, даже не пришлось стучаться. Он промыл и перевязал Папрскаржу рану, уложил его спать на лохматой бурке.

— Глотни-ка, — сказал он, протягивая Папрскаржу бутылку с самогоном.

Папрскарж послушался, глотнул и через минуту уже крепко спал.

Граховец благополучно доставил русских в штаб на Штявник. А когда на рассвете он снова перешел границу, то увидел, что овчарки с Вольной Воли уже выгоняют овец из загона.