Петр Лебеденко - Красный ветер

— Никита!

— Не надо так громко, Денисио. Слышишь? Не надо так громко… Я знаю, кто поджег тайгу. Чуешь гарь? Чуешь, как огонь все ближе и ближе подкрадывается к нам? Это фашист Родька поджег тайгу, я знаю твердо. Если ты встретишь его, Денисио… И ты пришел, Артур Кервуд? И ты, хефе камарада Хуан? А где же Арно Шарвен? Ушел тушить тайгу? Пускай найдет моего отца, старого таежника. Он все знает… Он вас всех научит, как сбивать пламя даже с самого древнего кедрача…

Мартинес надрывно закашлялся, дым душил его. Он не мог понять, почему никто не вытащит его из дыма. Стоят вокруг него, смотрят, о чем-то говорят, а вот чтобы догадаться унести его дальше — этого нет… Может быть, думают, что он сделает это сам? Но он же ничего уже не может. Он умирает…

— Я ничего не могу! — Ему казалось, будто он кричит во весь голос и его должны услышать все. — Я ничего, не могу!

И вдруг тугой ветер ворвался в кабину, разметал клочья дыма, и Мартинес сразу же очнулся от своего предсмертного бреда. Очнулся лишь на мгновение, но его хватило для того, чтобы все понять и осознать с такой пронзительной ясностью, как будто после долгого мучительного сна он наконец проснулся в перед ним вновь открылся привычный мир — мир без загадок, без тайн, жестокий и светлый, страшный и справедливый. Все в этом мире свершается так, как и должно свершаться: кто-то бьется за свою свободу, кто-то поджигает тайгу и хочет, чтобы в пожаре сгорело все человечество, а кто-то бросается в огонь, дабы потушить его и… гибнет…

Он, Никита Громов, один из тех, кому выпала доля броситься в этот огонь. Его опалило, сожгло, но он ни о чем не жалеет… Хотя ему очень хочется жить… Вон ведь какая красивая земля внизу. Горы, ущелья, скалы — все не так, как в Сибири, все по-другому, да разве может быть везде одинаково? Как-то отец сказал: «Знаешь, сынок, почему земля так красива? Потому, что на ней живут люди…»

— Пусть живут. — Он видел, как стремительно приближается к нему земля. Он знал, что его ожидает. — Пусть живут, — тихо повторил Мартинес, солдат человечества Никита Громов..

Арно Шарвен говорил и плакал. Странно было видеть слезы на его потемневшем от испанского солнца мужественном лице. Но Арно Шарвен плакал.

— Он упал вот здесь, в долине… Вот эта точка на карте… Крестьянские домишки… детвора и женщины задрали головы вверх, смотрят, как падает машина. Он должен был упасть прямо на деревню, но, наверное, в последнюю минуту увидел людей… Его «моска» вдруг взмыла вверх, пролетела над домишками и рухнула сразу за ними… И тут же взорвалась…

Хуан Морадо неожиданно закричал бешеным голосом:

— Шлемы! Шлемы долой к чертовой матери!

Денисио, Артур Кервуд, Арно Шарвен сняли шлемы. Стояли и молчали, опустив головы. Эстрелья зарыдала.

— Не надо, дочка, — хрипло проговорил Хуан Морадо. — Не надо…

Июль, тысяча девятьсот тридцать восьмой год…

Валенсия — временная столица Испанской республики. На нее и был направлен новый удар франкистов.

Они собрали здесь восемьдесят тысяч солдат, шестьсот орудий и более четырехсот самолетов.

Им противостояла шестидесятитысячная армия Модесто, которая в горных проходах сумела сдержать мощный натиск фашистов. А 25 июля Модесто неожиданно форсировал реку Эбро и нанес противнику сокрушительный фланговый удар.

Пять дней и ночей республиканцы громили фалангистов, итальянские дивизии и марокканские бандеры. Пять дней и ночей громыхали горы, стонали ущелья, гудело небо. И за пять дней и ночей армия Модесто продвинулась на сорок пять километров.

Но в непрерывных боях солдаты Республики истекали кровью, дивизии превращались в батальоны, батальон — в роты. А роты порой насчитывали по два-три десятка человек.

Модесто требовал, просил, умолял: дайте подкрепление. Иначе наступление захлебнется, и это будет равносильно поражению.

Премьер-министр и министр обороны Хуан Негрин молчал: никаких резервов у него не было. Он не мог наскрести и дивизии, не говоря о танках, пушках и самолетах. Он тоже знал, что если наступление захлебнется — это будет серьезным поражением. Но сделать ничего не мог.

И оно захлебнулось. Слишком уж неравные были силы.

Армия Модесто перешла к обороне.

Однако уже к 15 ноября фашисты вновь перебрались через реку Эбро.

Генерал Гамбара готовился к окончательному сражению за Каталонию долго и тщательно. Все, что ему требовалось, он получал безотказно: Гитлер и Муссолини были щедры, как никогда. «Демократическая» пресса вроде бы с горьким сожалением, а на самом деле с нескрываемой радостью трубила изо дня в день: «Испанская республика доживает последние дни…», «Агония правительства Хуана Негрина…», «Начинается финальная битва…», «Генерал Франсиско Франко заверил своих друзей Адольфа Гитлера и Бенито Муссолини: победа находится в его руках, и теперь он ее не упустит…»

Генерал Гамбара действительно обладал внушительными силами. В его распоряжении было сто двадцать тысяч солдат и офицеров — в основном итальянцев, но среди этих ста двадцати тысяч было несколько наваррских, марокканских дивизий и, весь испанский «иностранный легион», а также немецкий авиационный легион «Кондор». Генералу было придано двести танков, пятьсот орудий, в том числе сто тяжелых, почти тысяча самолетов.

Но численности солдат и офицеров республиканцы мало отличались от армии франкистов. В их дивизиях находилось тоже около ста двадцати тысяч человек, но…

На всех бойцов Республики было только 37 тысяч винтовок! На батальон приходилось по одному-два пулемета, на армейский корпус — 25–28 легких пушек. Одному республиканскому самолету противостояло 10, 15 и даже 20 самолетов фашистов!

А между тем Хуану Негрину за несколько предшествующих месяцев удалось в разных странах за баснословные деньги закупить около шестисот самолетов, тридцать быстроходных катеров, огромное количество артиллерии и боеприпасов. Если бы вся эта военная техника была сейчас в руках законного испанского правительства, битва за Каталонию приняла бы совсем другой характер.

Однако самолеты, танки, снаряды — все это находилось за Пиренеями, по ту сторону испано-французской границы: «демократическая» Франция в сговоре с Великобританией и Соединенными Штатами Америки явно работали на удушение Испанской республики. Вновь, как и прежде, перед ними замаячила надежда: Франко становится диктатором, у Гитлера развязываются руки, и он двигает свои армии на восток…

Никогда еще «пятая колонна» не проявляла такой активности, как в дни, предшествующие битве за Каталонию. Предательство, жесточайший террор, шпионаж, диверсии — все было пущено в ход, чтобы запугать, деморализовать, посеять панику.