Петр Лебеденко - Красный ветер

Между тем к границе продолжали прибывать новые толпы беженцев и раненых бойцов. Теперь там скопилось уже около полумиллиона человек. Огромнейший лагерь обездоленных, отчаявшихся людей, многоязыкий Вавилон, страшный мир горя, нужды и слез. Отчаяние и безнадежность порождали злобу, всплывали давно забытые обиды друг на друга, вспыхивали распри, подогреваемые агентами «пятой колонны».

Их засылали сюда с определенной целью: сеять еще большую панику, деморализовать, разжигать ненависть, убивать тех, кто пытается поддерживать дух людей, — коммунистов, социалистов, членов Союза социалистической молодежи. Агенты «пятой колонны», как и их хозяева, надеялись, что в лагере вспыхнет всеобщий бунт, маленькая война, плоды которой они немедленно пожнут.

Однако вскоре им пришлось разочароваться. Им давали должный отпор.

…Баски обычно держались обособленно: свои палатки, свой сторожа, охраняющие скудные запасы пищи и воды, сестры милосердия, добровольно взявшие на себя обязанности присматривать за больными и ранеными, свои командиры, призванные следить за поддержанием дисциплины. Вспыльчивый, суровый народ, индивидуалисты, с характером взрывным, как динамит, в это трудное время они показывали пример организованности, и каталонцы, арагонцы, андалузцы, кастильцы смотрели на них с завистью, не всегда доброжелательной: разве общее горе не должно объединить всех, разве они все не испытывают одни и те же муки? Зачем же это отчуждение, граничащее с эгоизмом?

Одна из таких групп басков днем заколола сломавшего ногу мула, разделала тушу, каждой семье было выдано по фунту мяса, оставшееся сложили в ящик и, как обычно, на ночь поставили сторожа для охраны. А утром в спине этого сторожа обнаружили нож, человек, уже окоченевший, лежал в застывшей луже крови, ящик же оказался пустым. Баски разъярились. Кто, кто мог совершить это гнусное преступление? У кого поднялась рука на человека ради нескольких фунтов мяса, где найти убийцу и отомстить ему и его пособникам, если он был не один?

Руфо Эскобар, бывший потомственный рудокоп, бежавший с женой и двумя ребятишками от фашистов, когда те вошли в Бильбао, был решительным человеком, справедливость которого не вызывала сомнений, но в то же время он отличался необузданным характером и по всякому поводу мгновенно выходил из себя и в такие минуты не знал пределов своему гневу.

Среди басков Руфо Эскобар пользовался большим влиянием, его не только уважали, но и боялись, он без особого на то старания подчинил себе окружающих соплеменников, которые считались с каждым его словом.

Когда ему доложили о совершенном преступлении, он выбрал среди басков пять или шесть человек и отправился с ними на поиски каких-нибудь следов, оставленных преступниками. У него не возникало сомнения, что убийцы должны находиться где-то поблизости. Не могли же они прийти сюда за многие километры! Кто-то из их соседей видел, как они забивали мула, и, дождавшись ночи, сделал свое черное дело.

Руфо Эскобару никто не препятствовал заглядывать в ящики, чемоданы и сумки — весть о злодеянии быстро распространилась по лагерю, и люди считали своим долгом помочь баску. Обиды, мелкие распри — все это сразу отступило на задний план, на время забылись, стушевались и все страдания, претерпеваемые каждым из этих людей, непостижимым образом вдруг воспринялись ими как результат злонамеренных козней вот таких исчадий, как совершившие преступление убийцы.

Однако поиски, к сожалению, ни к чему не привели. Никаких следов, ничего, что помогло бы отыскать преступников.

К вечеру убитого баска похоронили.

Руфо Эскобар долго сидел у могилы, на которую аккуратно были положены круглые камни, сидел неподвижно, как изваяние, опустошенный, раздавленный чувством гнева, скорби и горечи, думая о том, что война превращает человека в зверя и что в будущем их всех ожидают еще большие несчастья, а может быть, и смерть. Обвалом породы ему несколько лет назад повредило позвоночник, он наполовину был инвалидом, поэтому не мог воевать. А если бы мог, он зубами рвал бы глотки фашистам, которые обрекают людей на такие страдания…

— Руфо Эскобар! — услышал он чей-то глухой голос и нехотя обернулся.

— Я и есть Руфо Эскобар, — ответил он приблизившемуся к нему незнакомому человеку в альпаргатах, в ветхом пальтишке и в старой засаленной шляпе. — Чего надо?

Человек скромно подсел к нему, помолчал, словно разделяя горе баска, потом сказал:

— Меня зовут Андрее. Андрее Медио.

— Ну? — раздраженно спросил Эскобар.

Сейчас ему не хотелось вступать с кем-нибудь в беседу, особенно с незнакомым человеком. Да не очень-то и понравился ему этот человек с первого взгляда: слишком уж тихеньким он был, каким-то вкрадчивым и, как показалось Эскобару, скользким.

— Я знаю, кто это сделал, — предварительно пугливо оглянувшись по сторонам, почти шепотом проговорил Андрее Медио.

— Знаешь? — Эскобар мгновенно преобразился. Глаза его загорелись, лицо стало жестким, даже руки стали беспокойными, точно он уже сейчас был готов схватить преступника за горло. Он вскочил и бесцеремонно поднял за шиворот Андреса Медио. — Знаешь, говоришь? А почему же ты до сих пор молчал, сукин ты сын?

— Я боялся, — ответил тот. — Я и сейчас боюсь. Там их целая банда. Арагонцы… Они могут убить меня.

Он действительно был жалок, этот тщедушный человечек, но в Эскобаре он вызывал не жалость, а брезгливость. Среди рудокопов не было трусов, и Эскобар, выше всего ставивший в человеке мужество и честность, презирал людей, при одной мысли об опасности начинавших распускать слюни.

И все же он заметно смягчился. В конце концов Андрее Медио сумел перебороть в себе свою слабость и добровольно решил помочь найти убийцу.

— Ты мне сейчас покажешь этих людей, — сказал Руфо Эскобар. — Они не ушли?

— Нет, они не ушли. Но… — Он опять пугливо стал озираться по сторонам, хотя поблизости никого и не было. — Слушай, Эскобар, я покажу тебе того, кто убил вашего человека, но покажу издали, чтобы ни он, ни его друзья меня не видели. Я знаю этих головорезов, они потом не пощадят ни меня, ни мою семью.

— Ладно, — сказал Эскобар. — Идем.

Они не прошли и двухсот шагов, когда Андрее Медио остановился, потянув за полу пиджака Эскобара. Руфо тоже остановился. На обочине каменистой дороги сидели, лежали, подстелив какое-тряпье, человек тридцать мужчин, женщин и детей. Женщина в черной шали молча искала в голове худой девочки вшей; древняя старуха, стоя на коленях, молилась, устремив желтое, изможденное лицо к небу; рядом с ней — в двух-трех шагах — двое ребятишек, приспустив штанишки, справляли большую нужду; группа мужчин — трое из них были укутаны грубыми суконными одеялами — сидела поодаль, оживленно о чем-то разговаривая.