Петр Лебеденко - Красный ветер

…И вот он рядом. Красная шерсть с красными полосами стекающей по бокам крови, красные глаза, налитые злобой, ненавистью и отчаянием. Он слегка приподнимает голову, может быть, для того, чтобы разглядеть своего врага и лучше нацелиться рогами-кинжалами. Ведь однажды, в другом городе, на другой арене, он сумел насквозь проткнуть такое же двуногое существо и потом затоптать его копытами…

Франческа шепчет маленькому Хуанито:

— Повторяй за мной. Слышишь, сынок, повторяй за мной: «Святой Хуан, спаси моего папу».

— Спаси моего папу, — говорит Хуанито.

Наконец последний рывок. Эспадо поднято над головой, тореадор делает короткий шаг в сторону, чувствуя, как тяжело и горячо дышит животное. Рога-кинжалы проходят от него в нескольких дюймах, и в то же мгновение Хуан Сепеда вонзает шпагу в шею миурца. Бык замирает на месте, с трибун хорошо видно, как мелко-мелко дрожат его ноги, как судорога проходит по телу. Потом он обессиленно опускается на колени, несколько секунд стоит, глядя измученными болью глазами в голубой купол неба, и в глазах этих, кроме смертной тоски, прощание с жизнью.

И падает мертвый.

— Виска Хуан Сепеда! — орут с трибун.

— Вива Сепеда! Вива Хуан!

Летят на арену цветы, бросают деньги, шляпы, раздушенные дамские платочки.

— Виска Хуан Сепеда!

На ноги мертвого миурца набрасывают веревочные петли и, привязав их к постромкам двух лошадей, тянут быка по ярко-желтому песку, на котором остаются полосы крови.

Франческа плачет:

— Спасибо тебе, святая мадонна! Слава тебе, святая мадонна!

Маленький Хуанито говорит:

— Мой папа — великий тореро. Когда я вырасту — буду таким же.

Глаза его горят, будто в них уже светится огонь славы.

— Да, ты будешь таким же, — отвечает мать.

— Теперь очередь за Альваресом Труэвой, — еще не остыв от возбуждения, сказала Эстрелья. — Труэва — великий тореадор, я видела его работу в Мадриде.

— Работу? — усмехнулся Денисио. — Ты называешь это работой?

— Да! — с каким-то вызовом ответила Эстрелья. — А ты считаешь, что тореро забавляется? Ты разве не видел, что он несколько раз был на волосок от смерти?

Денисио пожал плечами:

— Видел. Тореро, конечно, подвергает свою жизнь опасности. За это вы ему платите деньги. Платите, чтобы насладиться зрелищем смерти человека или животного. Вас не мучают угрызения совести?

— Странный ты человек, Денисио, — уже мягче, беря его руку в свою, сказала Эстрелья. — Мне трудно тебя понять… Скажи, все русские такие… как это выразить… ну, сердобольные? Или вы просто немножко холодные? Сибирь, Урал, север — у вас мало солнца, которое разогревало бы вашу кровь?

Денисио промолчал.

— Ты рассердился, Денисио? Я не хотела тебя обидеть. Хочешь, я тебя сейчас поцелую? Вот так!..

Он не успел и опомниться, как Эстрелья обняла его за шею и поцеловала в губы. Несколько человек захлопали в ладоши, кто-то, смеясь, крикнул:

— Это в честь победы Хуана Сепеды? Молодец, гуапа! Давай и меня!

— Потерпи, — бросила Эстрелья, мельком взглянув на человека с солидным брюшком. — Твоя очередь настанет после того, как ты избавишься от лишней жировой прослойки. Попроси свою женушку, чтобы она помогла тебе в этом деле.

— Ну-ну, попридержи свой язычок, — вспыхнул человек с брюшком. — Сорока!

Кругом громко смеялись. Смеялся и Денисио. Потом наклонился к Эстрелье и попросил:

— Уйдем отсюда. Две корриды сразу для меня тяжеловато Надо привыкнуть. Или ты останься, а я пойду.

— Нет, уйдем вместе… Без тебя мне будет скучно.

Когда они вышли на улицу, Эстрелья сказала:

— Если ты не против, я на часок оставлю тебя… Мне необходимо сходить в штаб и разыскать там одного человека, товарища нашего Педро Мачо. А если хочешь, пойдем со мной.

— Нет, я поброжу по Барселоне, — ответил Денисио. — А встретимся у штаба.

Через час он вернулся и еще на противоположной стороне улицы услышал голос Эстрельи:

— Денисио!

Он перебежал улицу, по которой одна за другой с бешеной скоростью мчались машины, остановился рядом с Эстрельей и спросил:

— Все в порядке? Отправимся на аэродром?

— Да… Посмотри вон туда, Денисио, на ту автомашину. Знаешь, кто эти люди? Французские летчики!

— Французские летчики? — удивился Денисио. — Почему же их охраняют солдаты? Они что, пленные?

— Темная история, — ответила Эстрелья. — Я хотела тебе ее рассказать и забыла. Они, кажется, летели из Франции к фашистам и заблудились. А потом двое из них — вон те, которые помоложе, — сочинили легенду, будто заранее, еще во Франции, условились сесть в Барселоне и посадить сюда же полковника-фашиста. И будто даже им пришлось с ним драться в воздухе. А полковник во всем признался. Сказал, что они все трое летели к Франко.

— Что же теперь с ними будет? — внимательно разглядывая французов, спросил Денисио.

— Что будет? Обычное дело: расстреляют или обменяют на наших ребят. Пойдем, Денисио…

— Нет, подожди… Слушай, Эстрелья, у меня такое ощущение, будто те двое, что помоложе, знакомые, мне люди. Где-то я их уже видел, понимаешь? Ты постой, а я подойду поближе, посмотрю.

— Брось, Денисио. — Эстрелья удержала его за руку. — Не мог ты их видеть: когда они приземлились на аэродроме, тебя там не было.

— Ты не помнишь их фамилии? — спросил Денисио.

— Фамилия полковника, кажется, Бертье. Да, Бертье, это точно! А тех двоих… Одного, по-моему, Гильом Боньяр, а другого…

— А другого — Арно Шарвен! — Денисио сорвался с места и побежал к машине, крича: — Арно Шарвен! Гильом Боньяр!

Однако уже было поздно: машина с ходу набрала скорость и скрылась за поворотом. Денисио в растерянности остановился, потом вернулся к Эстрелье, тоже заметно растерянной, и сказал:

— Мы должны их увидеть, Эстрелья. Слышишь? Эти люди — я говорю об Арно Шарвене и Гильоме Боньяре — не могут быть фашистами. Не могут, понимаешь? Их надо немедленно освободить, это страшная ошибка!

— Откуда ты их знаешь, Денисио? Ты когда-нибудь встречался с ними?

— Да… Нет… Но я их хорошо знаю. Ты мне веришь? Подожди-ка, я сейчас тебе покажу… — Он вытащил из бокового кармана кожаный бумажник, извлек оттуда потертую, но с четким изображением фотографию и поднес ее к самым глазам Эстрельи. — Вот, смотри: это — мой отец, летчик Валерий Денисов, это французский пилот Пьер Лонгвиль, он погиб в авиационной катастрофе, а вот… Ну-ка, угадай, кто эти двое?

— Арно Шарвен и Гильом Боньяр! — Эстрелья взяла у него фотографию, долго ее разглядывала и раза два, или три повторила. — Арно Шарвен и Гильом Боньяр… Это поразительно, Денисио… Прав был Педро Мачо, когда говорил: «Во всем надо как следует разобраться…» Он даже приказал: «Чтоб никто не дотронулся до них и пальцем».