Богдан Сушинский - Гибель адмирала Канариса

Кстати, Канарис знал, что одним из подстрекателей к бунту оказался корветтен-капитан Марктоб. И хотя тот был слишком осторожным, чтобы возглавить партию бунтовщиков в открытую, все же матросы ощущали его тайную поддержку, а самые радикальные из них даже рассчитывали, что именно он сумеет со временем возглавить команду. Правда, некоторые из них заподозрили корветтен-капитана в трусости и двуличии, а потому решились обратиться к нему, Канарису. Обер-лейтенант выслушал их молчаливо, но демонстрируя при этом полное понимание существа конфликта. Правда, о некоторых подробностях бунта доносить командиру он не стал, однако ясно дал понять корветтен-капитану, что замыслов его не разделяет.

— Мне с трудом удается представить себе, — откровенно признался он Марктобу, — каким образом вы собираетесь объяснять свои действия германской военной прокуратуре.

— А зачем доводить дело до прокуратуры? В океане есть немало прекрасных теплых островов, на которых наша команда могла бы основать свою колонию: Полинезия, Фиджи, Соломоновы острова… Чудесный климат, богатая растительность и два форта, прикрытые на оконечностях бухты оставшимися на крейсере орудиями.

— Вам нельзя увлекаться пиратскими романами, Марктоб. Понимаю, что кое-кому не дают покоя лавры бунтовщиков печально известного судна «Баунти», но вспомните, сколь трагическим было завершение всей этой пиратско-романтической истории.

— И все же вы неубедительны, Канарис. Колония на одном из экваториальных островков — это куда привлекательнее гибели у берегов Огненной Земли или даже лагеря интернированных на одном из малообитаемых, продуваемых всеми антарктическими ветрами чилийских островков. Убежден, что очень скоро вы со мной согласитесь.

К счастью для смутьянов, фрегаттен-капитан фон Келлер не счел появление у своей каюты небольшой делегации моряков проявлением бунта или неповиновения. Командир «Дрездена» прекрасно помнил о своем «прегрешении трусостью» у фолклендских берегов, поэтому, доброжелательно выслушав матросов, заверил, что именно это — «уйти в спасительную Атлантику» — он и намерен предпринять. Но не сразу, по крайней мере не сегодня, а как только позволит ситуация, то есть как только удастся окончательно избавиться от грозной опеки англичан да немного подремонтировать судно.

К тому же фон Келлер напомнил матросам, что англичане все еще преследуют их, и спасение корабля зависит теперь от строгой дисциплины и сплоченности команды. А также пообещал, что, как только удастся оторваться от преследовавшего их крейсера «Глазго», он устроит для всей команды двухнедельный отпуск на берегу какой-нибудь из латиноамериканских стран.

Словом, услышав традиционное: «Понимаете, к чему я клоню?» — которым фрегаттен-капитан обычно завершал любой разговор, матросы согласились, что в общем-то он прав, и, вежливо поблагодарив командира за то, что «выслушал представителей команды», разошлись по своим местам.

Действительно, дни шли за днями, а крейсер-мститель «Глазго» все еще упорно бродил где-то рядом, словно хищник, пытающийся выследить раненую, теряющую силы добычу. Со временем фон Келлер убедился, что англичанин, словно опытный охотник, не откажется от своей добычи, поэтому спокойно отсидеться-подремонтироваться в одной из тихих чилийских бухт его крейсеру вряд ли удастся. А значит, следовало решаться на какой-то неординарный шаг. Единственный, к кому он реально мог обратиться в этой ситуации за советом и поддержкой, оставался обер-лейтенант Канарис. И в выборе своем командир не ошибся.

Еще во время службы в чине обер-фенриха на крейсере «Бремен» Канарис принимал участие в блокаде Венесуэлы. [55] На крейсере «Бремен» Канарис начал службу в октябре 1907 г., после окончания Императорской морской школы в Киле и сдачи экзаменов на фенриха, то есть кандидата на чин лейтенанта Военно-морского флота. В этом же году крейсер, на борту которого в сентябре 1908 г. Канарис получил свой первый офицерский чин, участвовал в блокаде берегов Венесуэлы. Именно тогда он по-настоящему «заразился» испанским языком и традициями идальго, а посему принялся за их изучение, упорно пытаясь присовокупить к своему прекрасному английскому, неплохому французскому и терпимому русскому еще и знание испанского языка.

И дипломатические навыки, а также знание языка и традиций аборигенов пригодились Канарису, когда при входе в извилистую бухту какого-то островка «Дрезден» чуть было не протаранил небольшой катер чилийской береговой охраны «Темуко».

Как выяснилось, командир катера уже знал о бедственном положении этого малого германского крейсера и о том, что его преследует крейсер англичан. Встреча с германцем в бухте своего острова оказалась для командира катера дона Нордино полной неожиданностью, однако он не только не растерялся, но и повел себя на удивление дерзко.

Наведя на «Дрезден» свой единственный пулемет, Нордино с помощью рупора потребовал от фон Келлера разоружить команду и вместе с ней принять статус интернированного. Причем потребовал этого в таких тонах и выражениях, что Канарису, выступавшему в роли переводчика, пришлось смягчать их, дабы не раздражать командира крейсера, который и так уже схватился за пистолет и нервно поигрывал им.

Однако все старания переводчика оказались напрасными. Услышав о требовании командира катера, барон фон Келлер просто-таки озверел от наглости «чилийского аборигена». Ясное дело, подчиняться требованию сторожевика он не собирался. С какой стати?! Одного снаряда любого из орудий крейсера достаточно было, чтобы разнести этот ржавый катерок в клочья.

Впрочем, существовал и другой вариант: прижать «Темуко» к ближайшим скалам и протаранить, дабы не привлекать стрельбой внимание англичан. Именно к этому и склонялся впавший в сомнения командир крейсера.

Казалось, уже ничто не способно было изменить намерения фрегаттен-капитана, но стоило Канарису уловить суть его замысла, как он тут же предложил фон Келлеру свой вариант:

— Мы ведь по-прежнему не находимся в состоянии войны с чилийцами, разве не так? — спросил он.

— Однако некоторые из них, — кивнул командир в сторону катерка, — уже пытаются воевать с нами. Понимаете, к чему я клоню?

— Всего лишь пытаются, господин фрегаттен-капитан. Так стоит ли доводить дело до пальбы и раздражать чилийские власти? Тем более что, потопив этот катерок, мы можем спровоцировать власти Чили на объявление нам войны. Что крайне нежелательно.

— Чили? Войну Германии?! — грубовато хохотнул Келлер, но, вспомнив, что за подобную провокацию он может пойти под суд даже на родине, с трудом согнал ухмылку с лица. — Хотя вы правы: дело не в реальных боевых действиях, а в дипломатических демаршах и политическом скандале.