Богдан Сушинский - Гибель адмирала Канариса

— Именно этого нам и следует опасаться.

— Хотите сказать, что у вас созрел какой-то план? Кажется, вы намерены что-то предложить, обер-лейтенант, разве не так? — вдруг с надеждой спросил фон Келлер. И только теперь Канарис понял, что поигрывание пистолетом, как и желание растереть катерок о прибрежные камни, следовало воспринимать всего лишь как браваду.

— Вы правы, господин фрегаттен-капитан, намерен. Позвольте перейти на борт катера «Темуко» и от вашего имени провести переговоры.

— Переговоры? С командиром этого катера?! — презрительно поиграл желваками фон Келлер. — Разве что о том, каким способом предпочтительнее отправлять его на дно.

— Это самый нежелательный вариант, поэтому начнем с того, как бы нам мирно разойтись, сохранив достоинство каждой из команд, — объяснил Канарис.

Какое-то время Келлер наблюдал за сторожевым катером, на котором ждали его решения, и молчал.

— Ваши переговоры закончатся тем, что чилийцы возьмут вас в заложники и, во имя вашего спасения, потребуют от меня сдать крейсер. Понимаете, к чему я клоню?

— Они не похожи на пиратов. Обычные сторожевики. Поскольку раскаты мировой войны, которой охвачена чуть ли не вся Европа, докатываются и до берегов Чили, правительство этой страны пополнило свой сторожевой флот всевозможными рыбацкими шхунами и катерами. По-моему, одну из таких шхун вы и наблюдаете сейчас в этой бухте.

— Это не помешает им взять вас под арест как офицера судна, которое вторглось в территориальные воды Чили, — раздраженно объяснил фон Келлер. — Какие-либо действия против германского крейсера для капитана этой ржавчины — способ отличиться в глазах своего городка и поселка, а также в глазах властей. Поэтому они пойдут на любую провокацию, чтобы обострить отношения с нами.

— Глядя на имеющиеся на «Дрездене» следы от артиллерийских дуэлей, именно так они и могут повести себя, — признал Канарис. — К тому же они понимают, что в данном случае англичане выступают в роли их союзников.

— Значит, и этот вариант разрешения конфликта отпадает? — нерешительно, упавшим голосом предположил командир крейсера.

— Ни в коем случае.

— Неужели у вас созрел еще один план? — оживился фон Келлер.

— В подобных делах риск всегда существует, но именно поэтому прикажите как можно скорее переправить меня на борт «Тему ко».

Еще с минуту фрегаттен-капитан натужно двигал туда-сюда острыми желваками, словно пытался разорвать ими туго натянутую кожу. При этом худощавое бледное лицо его не выражало ничего, кроме запоздалой и теперь уже совершенно бесполезной прусской спеси.

— Вы, конечно, храбрый офицер, обер-лейтенант…

— Благодарю, господин фрегаттен-капитан.

— К тому же я помню, что вам уже не раз приходилось вступать во всевозможные переговоры.

— Их было не так уж и много, — попытался Канарис заполнить очередную паузу, которой командир крейсера сопровождал каждую свою фразу.

— Не время заниматься бухгалтерией; главное, что у вас появился кое-какой опыт общения с этими латиносами.

— Именно так: кое-какой опыт, — признал Канарис.

— Так попытайтесь же еще раз блеснуть своим талантом дипломата, — завершил свою мысль фон Келлер. — На свой страх и риск, естественно. Понимаете, к чему я клоню?

Канарис угрюмо помолчал и более чем сдержанно произнес:

— По крайней мере, пытаюсь понять.

Фрегаттен-капитан приказал спустить шлюпку, но прежде чем позволить Канарису сесть в нее, подошел и, немного помявшись, извиняющимся, некстати осевшим голосом проговорил:

— Я знаю, что вы проявляете недюжинные способности в дипломатии…

— Вы уже говорили мне об этом, господин фрегаттен-капитан.

— Однако не уверен, что на этой ржавой посудине найдется человек, способный оценить ваши способности. Понимаете, к чему я клоню?

— Попытаюсь быть предельно убедительным.

— Трудно предположить, как сложатся ваши переговоры, зато совершенно нетрудно понять, что чилийцы попытаются арестовать вас, чтобы допросить, или использовать в виде заложника.

— Стоит ли гадать?

— Не гадать, а предвидеть, — сухо уточнил Келлер. — Понимаете, к чему я клоню?

— Через несколько минут все прояснится, — беззаботно успокоил его Канарис.

— Мне не хотелось бы, чтобы вы оказались в их руках, обер-лейтенант.

— В таком случае наши желания сходятся.

— Вы не поняли меня, обер-лейтенант, — голос командира крейсера становился все жестче и жестче. — Я хотел сказать, что было бы крайне нежелательно, чтобы вы оказались в их руках. Крайне нежелательно, понимаете, к чему я клоню?

— Французы в таких случаях успокаивают себя: «На войне как на войне!»

— Мне плевать на то, что по данному поводу думают французы, — хрипловато проговорил фон Келлер. Он никогда не скрывал своего презрительного отношения к представителям всех наций, кроме германской. Порой Канарису казалось, что этой странной брезгливости по отношению ко всем инородцам барон подвержен от рождения. — Вы в принципе не должны оказаться в руках этого дона, как его там…

— Постараюсь.

— Да уж потрудитесь! — сейчас командир крейсера говорил таким раздражительным, агрессивным тоном, словно подозревал, что обер-лейтенант сам намерен предложить себя чилийцам в качестве заложника или пленного. — Иначе придется топить катер аборигенов вместе с вами. Вы ведь понимаете, что это совершенно недопустимо — чтобы вы предстали перед чилийской контрразведкой, а то и перед правосудием?

Они встретились взглядами, и Канарис понимающе кивнул.

— Установка ясна, господин фрегаттен-капитан. Я найду способ уйти.

— То есть сумеете бежать? — скептически уточнил командир крейсера, решив, что обер-лейтенант опять не понял его намека.

— Я сказал именно то, что сказал, господин фрегаттен-капитан: «уйти», — не стал на сей раз деликатничать с ним Канарис. — То ли от чилийских пограничников, то ли из жизни.

— Вот это уже решение истинно германского офицера, — похвалил его командир «Дрездена».

— Для меня это высшая похвала, — искренне, без малейшего налета иронии, молвил обер-лейтенант.

— И дай-то Бог, чтобы… Словом, вы понимаете, к чему я клоню.

Отходя на шлюпке, Канарис захватил с собой только бутылку французского коньяку и коробку гаванских сигар из запасов командира. В успехе он не сомневался, а вот настроение фрегаттен-капитана ему решительно не нравилось. Единственное, чего он опасался, — чтобы командир крейсера не приказал открыть огонь еще до того, как с катера сообщат, что его офицер арестован.

И расчет обер-лейтенанта оказался точным: еще недавно этот катер был всего лишь обычной рыбацкой шхуной, и теперь его командир и владелец чувствовал себя польщенным тем, что командир мощного боевого корабля прислал к нему офицера-парламентера. Это сразу же настроило его на великодушный лад. К тому же Канарис довольно быстро сумел определить главную цель командира сторожевика: этот сорокалетний разбитной моряк, потомок какого-то испанского идальго и настоящий морской бродяга по совместительству, хотел всего лишь одного: чтобы германцы отказались от захода в бухту, на берегу которой располагался его родной рыбацкий поселок.