Владимир Брагин - Застава в огне

— Насколько я понимаю, капонир поразить сложнее, однако при точной корректировке артиллерия справится, — сказал Надир-шах и уловил на себе одобрительные взгляды всех присутствующих. Ишь ты — политик, а разбирается в нашем деле. — Но если вдруг не удастся?

— Тогда им займется специальная группа из шести гранатометчиков. Только, скорей всего, экипаж даже не доберется до машины. Когда после первого нашего залпа противник попытается занять огневые позиции в окопах, минометы начнут интенсивно работать по этой площади. Здесь будет адская зона. — Араб обвел рукой на карте пространство между казармой и окопами. — Снайперы расположатся так: три с восточной высоты и два с западной.

Чувствуя, что всем нравится его доклад, Абу-Фазиль с наслаждением, как пиар-менеджер на презентации, перешел к основной части выступления:

— Учитывая открытость местности, один станковый пулемет способен создать пограничникам большие проблемы. Для этого есть вторая группа гранатометчиков, те же снайперы и пулемет на нижнем склоне восточной вершины. После подавления всех огневых точек наши основные силы выходят на первый рубеж атаки, то есть окопы противника. Это будет сигналом для атаки группы Селима с севера, с тыла. На этом все кончится. Ну а дальше — дальше можно будет от души повеселиться!

Довольные бородачи оскалили в улыбке зубы, предвкушая то самое «веселье». Но Надир-шах осадил их:

— Нет, никакой резни. Мне нужны пленные. Много пленных. Чем больше, тем лучше.

— Уважаемый Надир-шах, вы их получите в таком количестве, какого не бывает в сказках «тысячи и одной ночи». На заставе сейчас находятся тридцать два солдата, четверо офицеров и два прапорщика. Только офицеры и прапорщики способны оказать сопротивление. Мы их сразу же истребим. Остальные солдатики — сущие мальчишки, в основном забитые, малограмотные чабаны. Они не знают настоящего боя. Их вчера отец бил палкой и трепал за уши.

— Ты не уважаешь врагов, Абу-Фазиль?

— Почему? Когда-то я и сам был мальчишкой. — Все засмеялись. — Но мы разработали операцию для взрослых, для настоящей войны. Мы наблюдали за тем, как проводятся учения на заставе. Лениво. Поэтому, когда начнутся огонь и кровь, они будут только молиться и плакать, молиться и плакать. Когда мы войдем туда, они приползут к нашим ногам и станут целовать наши пятки. Точнее, половина из них. Остальные будут уже в раю. Я обещаю вам, Надир-шах, пятнадцать-двадцать пленных. Много сопливых, грязных поросят.

Командиры опять рассмеялись. У всех было приподнятое настроение.

Мансур встал и, отряхнув брюки, забросил автомат за спину. Лейтенант тоже поднялся. Его, заведенного собственной фантазией, терзали вопросы, остающиеся без ответа. Неужели у заставы нет шансов на спасение?

Предугадав невысказанный вопрос, Аскеров ободряюще улыбнулся. От соседства с черными усами зубы его казались ослепительно белыми.

— Ты все правильно рассказал, Владимир, молодец. Только забыл одну вещь: моджахеды могут с тыла не только атаковать, но и засаду оставить на случай нашего отступления.

— Вот именно — отступления, — загорячился Ратников. — Остается один выход — уводить людей. Чем быстрей, тем лучше.

В самом деле. Связи нет, помощь никаким способом подойти не успеет, вооружение слабое, численно уступаем. Чего еще ждать? Уходить нужно.

Однако по выражению лица капитана было видно, что тот не согласен с доводами новичка.

— Владимир, ты знаешь поговорку «С границы уйти нельзя»?

— «Граница пойдет за тобой», — закончил лейтенант. — Слышал, это мне еще отец говорил.

— А он не говорил тебе, что пограничники не отступают?

— Но ситуации же разные бывают. Нельзя иметь одно правило на все случаи жизни.

— Для других родов войск — да, для нас — нет. Пограничники не отступают, потому что не отступают никогда. Это не пижонство, а правило. Мы на последнем рубеже.

Они неторопливо пошли от столба по направлению к заставе. Аскеров излагал спутнику нехитрую мудрость — излагал без намека на пафос, просто, как правило, которое, может, кому и не нравится, но изменить его уже невозможно никакими силами. Ратников протестовал, говорил, что бездумное сопротивление лишено смысла. Он даже провел аналогию, с Брестской крепостью, и капитан ухватился за эти его слова.

— Правильно вспомнил. Тогда для всех еще не было сталинского приказа «ни шагу назад», а для пограничников он уже был. Немцы уже к Смоленску подошли, когда последний из нас там, в Бресте, написал на стене «Прощай, Родина. Умираю, но не сдаюсь». Скажешь, в этом тоже не было смысла, да?

Говоря это, Мансур продолжал внимательно озирать горные окрестности, вероятно, все еще прокручивая в мыслях разные варианты грядущих событий.

— Тогда смысл был, раз победили, — сказал Ратников и сам же растерялся от сделанного вывода. — Это что же, получается, мы обречены подвиги совершать?

— Выходит, так. И в этом есть глубокий смысл. Обреченные на подвиг. Это ты хорошо сказал. — Рассмеявшись, Мансур похлопал обескураженного лейтенанта по плечу. — Вот, кадет, за что я и люблю пограничные войска!

Дальнейшую часть пути Аскеров проделал в хорошем настроении. Ратников же, наоборот, был совершенно огорошен. Он уже любил пограничные войска, но еще не понял тот глубинный смысл, про который говорил капитан.

Абу-Фазиль собрал фотографии в стопку и небрежно отложил их в сторону. Теперь эти фотографии не нужны, как не нужны убитые солдаты.

— Что будет дальше? — спросил Надир-шах.

— Дальше дело — политики, — ответил араб и сделал приглашающий жест в сторону Селима, предоставляя ему слово. Хотя Селима распирало от гордости за свое неожиданное возвышение, однако он оказался достаточно умен, чтобы не кичиться ролью любимчика Надир-шаха, держался скромно. Он попросил всех присутствующих посмотреть на карту.

— Когда мы захватим заставу, то после зачистки займем круговую оборону. После этого разместим, пленных в центре и по периметру. Затем уважаемый Сафар-Чулук, официально являющийся нашим командиром, выйдет в открытый радиоэфир с заявлением, которое мы должны получить от вас, уважаемый Надир-шах.

— Текст будет завтра. Пусть только прочтет грамотно.

— Я помогу ему, — важно пообещал Селим, и это был единственный прокол в его до этого сдержанном поведении. Присутствующие заулыбались, однако Надир-шах снова ввел разговор в серьезное русло:

— Связи между нами больше не будет. Дальше все подчиняются только Селиму. У него имеются все инструкции. Поскольку у вас будут заложники, никто не станет штурмовать и обстреливать заставу. От вас потребуется только выдержка. В Ташкенте я возьму инициативу в свои руки. Русские, скорей всего, отвергнут мои услуги как посредника и предпочтут какого-нибудь муллу из Уфы или еще откуда. Но вы скажете, что говорить будете только со мной. Когда я приеду, встретите меня как чужого, но с уважением. Селим все знает. До моего приезда ни одного слова обо мне при пленных. Кто скажет, тому отрезать язык. Я договариваюсь о том, что вы отпускаете пленных и возвращаетесь в Афганистан. Все так и будет. Аллах акбар!