Владимир Шатов - Ни шагу назад!

Немец поднял свои мешки и фляги и двинулся, хлюпая носом, по сугробам. Растерявшись, Петька даже не отнял у него автомат.

- Как опять не заблудиться?

Часа полтора, отдуваясь и спотыкаясь, брели они по неровным следам, которые, слава Богу, не замело, и уже на рассвете притащились в расположение Петиной части.

- Наш малец нашёлся!

- Меня к комбату вызывали.

- А мы думали сдаваться пошёл…

Немца разоружили, сняли с него термос, а Шелехов тем временем пытался чистосердечно объяснить всё происшедшее старшине роты:

- Заблудился я!

- Отставить, - приказал старшина, окинув его острым, всё понимающим взглядом. – В ходе обследования телефонных линий произошло боевое столкновение с противником.

- Да я…

- Тебе ясно!

- Так точно!

- Отдыхайте, обедайте.

Солдаты разлили по котелкам вкуснейший немецкий гороховый суп с салом, горячий и ароматный, поделили галеты и принялись за еду.

- Какое блаженство!

Расчётливый старшина между тем докладывал начальству по телефону:

- Товарищ полковник! Наше подразделение вошло в контакт с противником. После перестрелки немцы отошли. Наш радист взял пленного… Так точно, пленного!

Полковник велел немедленно доставить «фрица» в штаб. Петя настоял, чтобы перед этим, ему жалкому и вшивому, тоже дали полный котелок горячего супа. Оказалось, что, заблудившись, он забрёл на тропу, по которой подносили боеприпасы и пищу в большой немецкий дот.

- Но почему немец топал в одиночку? Почему не было патрулей?

Уже несколько дней советское командование безуспешно пыталось получить пленного—«языка». Совершали подвиги в тылу врага профессиональные разведчики, гибли специальные отряды, а пленного добыть никак не удавалось.

- Неисповедимы судьбы человеческие!

Сам командарм матюкал за это подчинённых так, что лопались телефонные аппараты. Начальство не знало, что делать. И вдруг, нежданно-негаданно, заморыш разрешил тяжёлые проблемы.

- Герой!

Правда даром для Петьки этот подвиг тоже не прошёл. Вскоре он обморозил обе ноги. Неутешительный диагноз, обозначенный в истории болезни, оказался однозначным:

- «Обморожение пальцев ног — второй степени, левой пятки — третьей степени, правой пятки — от второй до третьей степени».

Только позднее он узнал, как близок был к тому, чтобы потерять ступни.

- Должно быть, ты везунчик, - сказал горбоносый полевой хирург. – Днём позже я тебе ничем не помог бы...

- Да уж, везунчик!

Когда солнце стало пригревать по-настоящему, а снег начал незаметно таять, Петя в первый раз встал на ноги.

- В тылу жить можно! – за время болезни он окреп и похорошел.

Промёрзший после военной зимы украинский чернозём, наконец, отогрелся, и вся местность вокруг превратилась в сплошные болота. Врачи санитарного батальона слоями срезали гниющую плоть и накладывали жутко вонючую мазь, больше они ничего сделать не могли.

- Интересно из чего её делают? – недоумевал наивный солдат. – Почему лекарства всегда неприятны на вкус и вид?

Впрочем, она мало помогала в лечении, нижние конечности продолжали гнить. Онемелость постепенно уступала место чрезвычайной чувствительности, и тогда смена повязок, любое малейшее прикосновение, вызывало адскую боль.

- Ты лучше держи ноги высоко поднятыми, - советовали опытные больные.

- Зачем?

- Так будешь меньше чувствовать, как в них пульсирует кровь.

Прошла не одна неделя, прежде чем боль стала постепенно утихать. А когда дороги стали пригодны для передвижения, Петю вместе с частью раненых, больных скарлатиной и желтухой погрузили в санитарную машину и доставили в госпиталь Ворошиловграда.

- Здесь идеальное место для восстановления сил, - хвастался сосед Шелехова по палате Гена Шахов. - Никакой тебе сокрушительной шрапнели, никаких пролетающих мимо смертоносных пуль.

- Ничто не напоминает мне о передовой.

- Вот именно…

Название «госпиталь» показалось Петру некоторым преувеличением. Госпиталь в его представлении это белоснежное постельное бельё и чистенькие медсестры. Здесь же пациенты лежали в исподнем и фуфайках на тряпичных матрацах прямо на полу. Медик, молодой врач с манерами карьериста, делал обходы раз в день, чтобы записать жалобы солдат.

- Смотри Петя, - учил его тяжелораненный сосед. - Основная забота врача отобрать тех, кого уже можно отправить на фронт.

- Меня это не волнует.

Генке досрочная отправка на передовую не грозила. В боях под Краматорском его взвод, находившийся на марше немцы накрыли залпом тяжёлых миномётов. Генку подбросило в воздух, и яростная взрывная волна шмякнула тело со всего размаха об дерево.

- Представляешь, - хвастался он товарищу. – Вот повезло! Ни одного осколочного ранения, но, зараза, получил множественные переломы левой ноги и правой руки.

- Бывает же такое.

Всё отделение Шахова посекло осколками, никто не выжил. В госпитале на переломы наложили гипс, но рваные раны под ним начали тут же гнить. Дошло до того, что вездесущие мухи отложили в открытых гнойниках яйца и их личинки копошились там, вызывая у бедолаги неистовые приступы чесотки.

- Я бы многое отдал, чтобы извести вонючих гадов, - признавался он, неловко ковыряя длинной палочкой под обширным гипсом. – Ползают свободно и нагло, как настоящие «фрицы».

- К тому же их полным-полно!

… Рядом с ними лежали двое готовящихся на комиссование солдат. У смоленского мужика Ершова был выбит пулей глаз, а вятский парень Сомов хромал на обе ноги. Разговаривали они между собой на две бесконечные темы: жратва и бабы.

- Я, ребята, уже второй раз в энтом госпитале. – Делился впечатлениями Ершов. - Ох и бабы здесь! Особенно одна сестричка, Замокшина по фамилии!

- Краля лет тридцати пяти?

- Огонь! Витамин! Познакомился я с ей в углу палатки за занавеской. Смотрю, сидит, мотает бинты, коленки развернула, а там ажно гланды видать! Как раз на тюке с ватой мы и закрутили любовь. Но неудачно. Стала моя подруга громко подвывать и повизгивать. Смотрю, подходит главврач и орет:

- «Опять Вы, Замокшина, хулиганите-безобразите! Десять суток Вам ареста! А тебя, голубчик (это мне), досрочно выписываю из госпиталя!»

Сомов товарища особенно не слушал, создавалось впечатление, что он думал всегда только о еде.

- Утащили мы, значицца, из курятника трёх кур и индейку, сварили в ведре и сожрали. Представляете, вдвоём! А бульон-то — как янтарь, густой, ароматный, — уже не лезет! Пришлось вылить на землю! Век не забуду!

Сомов облизнулся, как кот обожравшийся сметаны.

- Но в свою часть я не сразу пошёл, а перемигнулся с Замокшиной: пойдём, мол, в кустики! – Не заметив гастрономических изысков хромого продолжил Ершов. - Устроились мы хорошо, но опять несчастье! В самый интересный момент рыжий санитар…