Владимир Шатов - Ни шагу назад!

- Слабенькие твои сигареты. – Сказал Григорий, в три затяжки прикончив непривычное курево.

- Не то, что наш самосад! – согласился Фом. – Постарел ты дядька Григорий.

- Да и ты при нашей последней встрече пацаном был, а сейчас вишь как заматерел.

- Довелось хлебнуть лиха…

Давыд коротко рассказал свою нехитрую жизнь, о беспризорных скитаниях после казни матери по различным городам России. О вынужденной связи с уголовниками, коснулся нескольких лагерных отсидок.

- Я тоже хлебнул колымских лагерей. – Тихо сказал Григорий и вздрогнул от холодных воспоминаний.

- Меня туда не заслали, Бог миловал.

- Повезло.

- Говорят оттуда никто не возвернулся.

- Если бы не война я там навсегда остался…

Григорий недовольно замолчал, молчал и задумчивый Фомин. Потом он сказал:

- Зря ты лейтенанта ударил, могло всё по-другому пойти.

- Он же застрелил моего друга Толика Захарова!

- Ну и что?

- Как что? – возмутился Григорий – Разве можно раненых пленных добивать?

- На этой войне всё можно.

- Я так воевать не могу.

Фомин весело рассмеялся.

- А тебя дядя никто не спрашивает.

Солнцем тем временем поднялось высоко. Григорию с самого утра до смерти хотелось пить, запас воды кончился ещё накануне. Он попросил воды у собеседника и Давыд протянул ему свою флягу.

- Как у немцев оказался? – спросил Григорий, возвращая полупустую ёмкость хозяину.

- Обыкновенно, - усмехнулся тот. – Перебежал на их сторону в начале лета.

- Видать дела у них неважнецкие, - хмыкнул измазанный глиной пленник. – Раз казакам оружие доверяют.

- Не тебе судить об том! – зло отрезал Фомин. – Сам большевицким свиньям служишь…

- Я против своего народа не воюю.

- А в гражданскую ты против кого воевал?

Фомин начал мрачно жевать галетное печенье из неприкосновенного запаса с остатками копчёного сала.

- Есть хочешь? – спросил он не глядя на Григория.

- Хочу.

- Тогда держи.

Несколько минут они сосредоточенно жевали. Казалось Фомин о чём- то мучительно размышляет. Отряхнув от крошек мундир, он сказал:

- Я воюю не за немцев, а против коммунистов.

- А я воюю, потому что враги пришли на мою землю.

- Может они освободят нас от красных?

- Надеешься, что немцы дадут свободу? – Притворно удивился Григорий. – Святая наивность, мы для них подлое быдло.

- Всяко бывает...

- Я в восемнадцатом году тоже воевал за свободный Дон. Знаешь, чем всё закончилось?

- Зараз другое дело.

Собеседник ничего не сказал, только усмехнулся краешком тёмных глаз. Фомин хлопнул себя ладонями по коленям и встал.

- Погутарили и будя! – подвёл он итог беседы. – Всё одно каждый останется при своём.

- Значит пора. – Согласился старый сослуживец его отца. – И взаправду, чего тянуть…

- Торопишься на тот свет?

- Не спешу, но и не боюсь. – С достоинством ответил Григорий. – Смерть приму как подобает казаку.

- А я тебя расстреливать не буду.

- Как так?

- Ты воевал вместе с моим отцом, и он тебя шибко уважал, я помню.

- Твоё право, но к немцам возвращаться мне нельзя.

- Сам знаю.

Фомин махнул рукой в сторону, где оканчивалась пологая ложбина и сказал:

- Пойдёшь по ней скрытно и тихо. Дальше плыви по реке и попадёшь к своим.

- Храни тебя Бог!

- Только второй раз мне не попадайся, точно пристрелю.

Григорий нервно кивнул и, пригнув голову, словно их кто-то видел, засеменил прочь. Фомин стоял посредине закрытого со всех сторон оврага и смотрел в спину удаляющемуся пленнику, со всей силы сжимая в руках винтовку. Когда тот почти скрылся из вида, сухо треснул одиночный выстрел…

Не стреляйте (нем.)

Мои дети! (нем.)

А это жена Герда (нем.)

У меня дома есть такой сын как ты (нем.)

Его имя Гельмут (нем.)