Владимир Шатов - Ни шагу назад!

Несколько русских самолётов летали над спрятавшимися солдатами.

- Это истребители «Рата», - сообщил высокий унтер. - Так мы прозвали русских стервятников.

Как раз в это время появился юркий «Мессершмит».

- Почему же они не стреляют друг в друга? - удивился Пилле.

- Это ты так хочешь, - сказал Фогт, притоптывая. - Но русские рады, что им не докучают, а наш истребитель не ввязываются в соревнование по мёртвым петлям с «Ратами». Наши самолёты быстрее, но русские невероятно маневренны.

- Так они не будут охотиться друг на друга?

- Конечно! – ответил гигант. - Умирать, кому хочется?

Ниже по склону Майер увидел несколько небольших домов, почти неповреждённых. Фогт велел всем подождать, а сам исчез в доме с вывеской десятой роты на двери.

- Давайте все в дом!

Солдаты один за другим вошли внутрь. В комнате было около двадцати солдат регулярной армии, сидевших на корточках или лежавших на полу. Одни чистили свои винтовки или играли в карты, а другие дремали.

- Добрый день!

На пружинном остове кровати сидел худощавый, коротко стриженый человек лет тридцати пяти, в сером шерстяном свитере. Длинное лицо с выдающимся подбородком дополняло пенсне.

- Это ваш новый командир, - Фогт вытянулся перед ним. - Называйте его господин обер-лейтенант Бауэр.

Худощавый офицер обвёл подчинённых критическим взглядом. Они стояли по стойке «смирно» и громко называли свои фамилии, но, казалось, не производили благоприятного впечатления. Не поднимаясь с кровати, он отрывисто произнес:

- Если вы не против, я бы хотел видеть вас более энергичными. Понятно?

- Так точно!

- Вы вошли сюда так, словно вы уже усталые ветераны, а сами пока ещё ни чёрта не сделали. Вы поймёте, что здесь всё по-другому. Кстати, как давно вы на службе?

Это уже было слишком. Едва сдерживая гнев, Вилли сказал:

- Мы шесть месяцев служили в части снабжения. Затем вызвались добровольцами на фронт.

- Добровольцами, говоришь? - Тон его голоса несколько смягчился. - В таком случае вам нет нужды объяснять, что здесь происходит. Судьба Германии зависит от таких частей, как наша! Мы не задаем вопроса, что с нами случится. Это дело всей нации!

Вероятно, он хотел сказать что-то ещё, но вместо этого вздохнул и пристально посмотрел на нас.

- Так, значит, вы добровольцы? - резюмировал он.

- Так точно, добровольцы, господин обер-лейтенант.

- Похвально. Тогда мне не о чем больше говорить. Надеюсь, мы с вами хорошо поладим. Скажу сразу, я не потерплю расхлябанности... Ну ладно, Зандер и вы трое пока останетесь здесь, будете в первом взводе. Зандер проинструктирует вас обо всём. Следующие четверо доложитесь в соседнем доме сержанту Хегельбергу. Остальные — в третий взвод. Разведи людей, Фогт, и возьми под команду роту, как и прежде.

Иоганн рискнул обратиться с просьбой:

- Господин обер-лейтенант, а нельзя ли нам шестерым остаться вместе, потому что...

- Что такое, молокосос? - гневно прокричал худощавый лейтенант. - Особые привилегии, так рано? Считай, тебе повезло, что вы в одной роте. Ни слова больше! Теперь убирайтесь!

Когда вечером Иоганн ложился спать, он тихо сказал Вилли:

- У меня плохое предчувствие.

- Что случилось?

- Многие вещи невозможно предотвратить, но, честно говоря, мне очень часто бывает стыдно за то, что я немец.

Ранней весной, сразу после скоропалительного отъезда Иоганна Майера на фронт, к Антонине Шелеховой неожиданно заявился Николай Симагин. Причём пришёл не один, а в сопровождении двух хмурых помощников. Он нахально толкнул жалобно скрипнувшую входную дверь и, ввалившись в комнату хрипло спросил:

- Где твоя дочь?

- Хотя бы поздоровался…

- Не до церемоний… Зови её!

- Нет её. Зачем она тебе?

- Нужна…

- А ты чего тут командуешь?

- Тоня, ты лучше со мной так не разговаривай, - встал в позу обиженного Николай. – Твоего немецкого хахаля, наконец-то отправили на фронт, так что сиди и помалкивай.

Всё ещё красивая женщина от возмущения только всплеснула загрубевшими от стирки руками, слов достойно ответить хаму не нашлось. Симагин по-хозяйски прошёлся по дому, заглядывая в каждую дырку.

- Последний раз спрашиваю, где дочка? – грозно спросил он и сплюнул на пол. – Не скажешь, заберу тебя в кутузку.

- За что, Коля? – попыталась по-хорошему решить вопрос Антонина.

- Я тебе не Коля, а господин старший полицейский! – гордо сказал Николай и поправил нарукавную повязку. – Так сказать, законная власть.

При последних словах переминавшиеся до этого момента два помятых полицая дружно зашевелились.

- Точняк! – прошамкал более пожилой и небритый. – Нам ноне приказ вышел, к вечеру собрать полтысячи работников для отправки по «железке» в Германию.

- Так что колись хозяйка, где попряталась дочка, и мы двинем дальше…

- У нас работы до чёрта! – гордо признался второй, маленький и гнусавый.

Последние слова пришельцев полностью лишили Антонину сил и надежды. Она не глядя опустилась на кухонную табуретку и, посмотрев с мольбой на Николая, спросила:

- Как же это?... Может, как-то договоримся?

- Ничего не могу сделать, - притворно извиняющим тоном ответил Симагин. – Приказ господина коменданта.

- Врёшь ты всё Николай! – заплакала Шелехова. – Это ты от моей Сашеньки избавляешься…

В это время в дом влетела растрёпанная дочка, бегавшая к подружке на соседней улице.

- Ой, у нас гости! – выпалила она и хитро поинтересовалась. – По какому поводу?

- Собирайся. – Коротко приказал главный полицейский. – Сегодня отправляешься на работу в Германию.

- Куда? – натурально изумилась Санька.

- Слышишь плохо?

- Да нет…

- Раз слышишь, значит, чтобы через десять минут была готова.

После этого сообщения Шелеховы сообразили, что незваные гости не шутят и бросились собираться в дальнюю дорогу. Антонина тихо причитала, но ловко упаковывала в фанерный чемодан немногочисленные вещи дочери. Санька безразлично собирала дорожную еду.

- Господи! – приговаривала старшая из женщин Шелеховых. – За что на нас такая напасть?

- Глупая ты тётка, право слово… Чего, однако ревёшь? - сказал пожилой полицай, подкуривая немецкую сигарету. – Девка хоть посмотрит на настоящую жизнь, увидит, как в Германии люди живут.

- Пахать она там будет с утра до вечера!

- Некоторые добровольцами едут, там хотя бы голодать не будут.

- Сам бы и поехал заместо её…

- Я бы с превеликим удовольствием, - смеясь, ответил полицай. – Только по разнарядке рабочие должны быть до двадцати лет от роду.

- Зачем это?

- Чтобы не окочурились по дороге! – неприятно заржал младший.

- Типун тебе на язык!

Пока шли суматошные сборы, Симагин сидел молча, но как только вещи были собраны, он встал и громко сказал: