Сергей Калашников - Самый длинный век

Работы по изготовлению берестяных челноков свёрнуты. Глубокого Омута и помогавших ему мужчин позвали в другое место, а мы, мальчишки, потихоньку строим катамаран, – это моя идея. Хочется попытаться пользоваться парусом при поездках по озеру, а однокорпусные пироги очень неустойчивы. Кроме, как точно по ветру, на них не стоит даже и пытаться ходить – опрокинет мигом.

Словом, жизнь в посёлке идёт ни шатко, ни валко. По части технического прогресса я очередной раз как-то увял и не могу придумать никакого супероружия против возможного агрессора, чтобы можно было сделать из местных материалов имеющимися инструментами. Древние люди – они ведь не дураки. Давно изобрели всё, что позволяют существующие технологии.

Ну так о жизни нашей. Я полагал, что тут женщины всем распоряжаются, Стройная Лань в частности. Её голос чаще других слышен когда надо решить, что варить, или кому за дровами идти. Моё дело – поесть вовремя, и слушать, о чем нынче духи толкуют. Да не тут-то было.

***

– Степенный Барсук! Пришел незнакомый мальчик. Он хочет поговорить со старейшиной, – одна из женщин подошла в сопровождении паренька лет десяти. Человеческого рода, кстати. Босой, чернявый, обмотанный вонючими шкурами, с висящей на шее деревянной бляхой – круг, внутри которого циркулем начертан шестилистник. Естественно, я киваю Тычинке, которая тут же подаёт пареньку чашу для омовения рук.

Гость мигом сориентировался, вымыл ладони и стряхнул с них лишние капли.

Пока я усаживал его рядом с очагом, горящим нынче под навесом, подруга смоталась к котлу и принесла варёных корешков с несколькими кусочками рыбы. Корешки истолчены в кашицу, так что не могу уверенно сказать, что тут за овощи, а вот рыбу эту я знаю – мясистые ломтики без костей, отделённые от самого хребта. Тычинка знает, что я такую люблю, так что и для меня захватила.

Едим. Молчим.

Я внимательно слежу за выражением глаз незнакомца, и уверенно отметил пренебрежение к мелюзге, когда он только меня увидел, сменившееся недоумением в момент понимания, что именно ко мне его и привели. Увертюра "Радушная хозяйка" в исполнении Тычинки тоже произвела на хлопца впечатление – ведь подруга играла меня – хозяина.

Не стану утверждать, что он раньше был знаком с ложкой, но пользоваться ей стал легко. Одного не понял – говорит он по-нашему, или нет. Объяснить свою просьбу женщинам можно и знаками – на этом языке мои современники общаются достаточно уверенно.

Однако – тяну паузу и продолжаю начатое представление.

Ну вот, доел.

– Отдохни с дороги, путник. Женщины омоют твоё тело и укроют его чистой одеждой, – киваю Тычинке. Она уводит мальчишку туда, где в большом горшке всегда найдётся тёплая вода.

Увы. Ни одного звука в ответ я так и не услышал. Кивок – знак согласия. И всё.

Что же – минут за двадцать женщины его отскоблят, обрядят в халато-фартук. а потом из-за резкого увеличения дышащей поверхности тела паренёк испытает опьянение кислородом и по-хорошему уснёт. У меня же есть время на размышления.

Итак, мальчишка кажется человеком из других мест. Почему? Потому, что символ на его груди начертан рукой, знакомой с циркулем. Все же линии, используемые во всех виденных мною изделиях рук человеческих, выполнены от руки и продиктованы исключительно прагматическими соображениями. Нет в наших местах признаков искусства. То, что видел на торгу – привозное. Что ещё? Деревянные рыбки на одежде наших врагов, костяные птички на шеях Береговых Ласточек. Полоски на стенках горшков, бахрома по краям одежды. Хм. В корзинах, что я видел у Ласточек, есть некое надфункциоальное изящество. То есть тут, неподалеку от тундры, украшательством люди занимаются редко. Иными словами – искусства находятся на примитивной ступени развития.

Откуда-то с далёкого юга пришла в наши места Тихая Заводь. Она не выделяется среди нас любовью к прекрасному, но её познания в области отношений между мужчинами и женщинами непринципиально отличаются от познаний большинства моих современников. И она служила в месте, где живёт много шаманов – то есть или в храме, или в монастыре. Почему я это растолковываю? А потому что нет в здешнем языке обозначений для подобных понятий.

И вот среди нас появился человек, принёсший весть о том, что где-то пользуются чертёжными принадлежностями. Оттуда, где распространено земледелие, в котором, кстати, Тихая заводь разбирается заметно лучше остальных.

В общем, из гостя надо вытрясти побольше сведений. Только, говорит ли он на нашем языке? Ну-ка, подумаем.

Он явно прибыл не рейсовым автобусом, а топал на своих двоих. К нам он пришел сам, что наводит на мысль о том, что и раньше заглядывал на стойбища. А тут в округе все разговаривают на примерно одном и том же наречии. Значит, он тоже должен уметь общаться посредством речи.

Уфф! Полезно иногда немного подумать.

Вдруг, гляжу, наш визитер чешет в кустики, уже умытый и переодетый. Задерживается там пристойное время, и топает назад.

– Она зачем-то попросила несколько мослов, что собирались хорошенько очистить для косторезов, – Тычинка уже подошла и устроилась рядом. Мы с ней плетём вершу – корзинку такую хитрую для ловли рыбы. Тётя Тростинка её научила работе с лозой, а я вдруг вспомнил о немудрёном рыбацком приспособлении, ну и решили мы попробовать. Неважно дело идёт, не знаем мы каких-то хитростей, характерных для этой конструкции.

Гость, тем временем, вернулся к нам и устроился на шкурах, что мы для него раскинули тут в тени. Деньки нынче знойные стоят. Поворочался немного, да и уснул. Худющий – кожа да кости. Меня невольно в самое сердце кольнула жалость – намаявшийся, настрадавшийся ребёнок.

– Это не мальчик, – вдруг произнесла Тычинка.

– Не мальчик?! А кто?! – вырвалось у меня непроизвольно.

– Девчонка. Худющая. Непонятно, как её ветром не качает.

***

Не сбылись мои надежды поговорить с чужестранкой. А так хотелось узнать от неё побольше об остальном мире. Сравнить её представления с теми, что я уловил, расспрашивая тётю Тыну.

Прибыл гонец от военного вождя и сообщил – Рыбы идут на нас. Сам посланец только воды попил и помчался дальше, а я двинулся к перевалу. Говорящий с Духами может пригодиться в решительный момент. Для чего? Откуда мне знать? Я ношу взрослое имя, а это значит – моё место там, где мужчины делают то, что должны.

Три дня торопливой ходьбы, и вот я уже карабкаюсь по лестницам, поднимаясь на верх той самой расщелины, в которой полагал разумным установить леса. В настоящий момент это сооружение уже готово, и можно, без риска сломать шею, вскарабкаться метров на пятнадцать вверх. Туда, где уже почти горизонтальная поверхность позволяет, стоя на ней, хорошенько всё рассмотреть на большое расстояние.