Михаил Постол - Операция «Светлана»

Граф польщенно улыбнулся, показал Казимиру на бутылку. Подняли бокалы «За Польшу!». С минуту помолчали, после чего поляк попросил сказать ему правду. Как жолнеж жолнежу! Что же русские хотят сделать с Польшей? В ответ Терлыч достал из внутреннего кармана в несколько раз свернутый номер «Таймса». Пусть пан граф узнает об этом из почитаемой им лондонской газеты.

Вопрос: Желает ли правительство СССР видеть сильную и независимую Польшу после поражения гитлеровской Германии?

Ответ: Безусловно желает!

Вопрос: На каких, с вашей точки зрения, основах должны базироваться отношения между Польшей и СССР после войны?

Ответ: На основе прочных добрососедских отношений и взаимного уважения или, если этого пожелает польский народ, — на основе союза по взаимной помощи против немцев, как главных врагов Советского Союза и Польши…

Тут Скавронский значительно поднял толстый, короткий палец. Если пожелают поляки! А они желают союза с Лондоном, а не с Москвой! Алексей устало провел рукой по лицу: «Это уже было, пан граф. Мы предлагали вам союз, а ваш Бек кричал, что он никогда не пойдет на это, что Польша не нуждается и не примет помощи от Москвы, что поляки были уже в Киеве и это устремление живо и сегодня». — «Но Кремль пошел на союз с Гитлером!» — вскричал граф. — «Союза не было. Был пакт о ненападении. А что оставалось делать? — сердито откликнулся Алексей. — Ждать, когда Лондон заключит союз с Гитлером? Против СССР?» — «Лондон на это никогда бы не пошел!» — заносчиво ответил Скавронский.

В разговор вмешался Казимир: помнит ли пан граф капитана Яна Марчевского? Его расстреляло гестапо в декабре сорок первого. А в октябре он рассказывал, что ему удалось выведать через своих друзей в Интеллидженс сервис. Чемберлен пригласил эту свинью Геринга в Лондон для важных переговоров в конце августа. Ян смог даже достать документы, касающиеся плана Бакстона. Германия, мол, не будет вмешиваться в дела Британской империи. А та обещает полностью уважать германские сферы интересов в Восточной и Юго-Восточной Европе, добиться, чтобы Франция расторгла свой договор с СССР и, кроме того, Великобритания сама прекратит ведущиеся переговоры с Советами о заключении пакта.

«Но Чемберлен, — перебил граф, — заключил двадцать пятого августа договор с Польшей!» А полковник Герстенберг заявил, что после визита Вольтата в Лондон Гитлер убежден: в случае конфликта с Польшей Англия останется нейтральной». — «Но не осталась же! Не осталась, пан Казимир! Англия объявила войну Гитлеру!» — «Англия объявила войну! — с горечью повторил хорунжий. — Гитлер давил поляков танками, а Чемберлен засыпал немцев листовками! Ни одной бомбы!»

«Пан Братковский настроен критически по отношению к Альбиону», — насмешливо заметил граф. Казимир вздохнул: «Гитлер не такой безрассудный человек, чтобы очертя голову кидаться на Польшу. Он знал, что ему не помешают проглотить ее, как не помешали проделать это с Австрией и Чехословакией. Он знал, КАК будут воевать с ним «союзники» Польши!

«Марчевский, Марчевский», — проворчал граф и потянулся за сигарой. — Мало ли что мог наговорить человек, которого убрали из разведки!» — «Убрали потому, что Ян узнал слишком много такого, о чем в Лондоне предпочитали помалкивать. И, к слову, его не оставили в покое. Капитана Марчевского взяли на явке. Вы же знаете об этом! На явке, организованной панами из Лондона. И очень уж быстро гестапо расправилось с Яном. Дня под допросом он не был. Это человек, о котором знали, что он разведчик высшего класса, имел доступ к материалам, о каких разведки всего мира только мечтать могут. И сразу — под расстрел? Нерационально что-то, согласитесь, пан граф?» — «Пан Казимир что-то имеет в виду?» — «Я имел в виду возможность сговора между некоторыми лицами в Лондоне и в Берлине. Сговора, чтобы уничтожить человека, знающего слишком много».

«Ну, это слишком, пан хорунжий! — возразил, но не очень уверенно, граф. — По-вашему выходит, что Лондон и Берлин были в сговоре против Польши?»

Казимир откликнулся не сразу. А когда заговорил, в тихом его голосе слышалось бешенство. «За первые четыре недели, когда Гитлер душил Польшу, наши союзники на Западе не сделали ни одного выстрела, не предприняли ни одной, самой ничтожной боевой операции, хотя бы силами взвода! Польша истекала кровью, а Лондон и Париж упражнялись в произнесении сочувственных речей. За первые четыре месяца войны англичане потеряли во Франции лишь пятнадцать человек. Первый английский солдат, писали их же газеты, был убит тринадцатого декабря тридцать девятого года. Через три с лишним месяца после начала боевых действий, если можно назвать боевыми действиями то, чем занимались там, на Западном фронте. До мая сорокового года ни английская, ни французская авиация даже не пытались бомбить военные объекты в Германии, ее промышленные центры».

«Пан Братковский мог бы с успехом заменить пана Молотова, — снисходительно усмехнулся граф и пыхнул сигарой. — Вы не находите, пан майор?» — «Нет! — Казимир не дал Алексею ответить. — Я предпочел бы заменить пана Бека! Особенно в те дни, когда Гитлер подтягивал танки к нашим границам. И право, пан Юзеф, я убежден, что для Польши было бы лучше, если бы на месте генерального инспектора в те дни был граф Скавронский».

Алексей и Казимир незаметно переглянулись. Терлыч дал знать, что пора кончать дискуссию. Братковский, извинившись, вышел из кабинета.

«Полковник Берлинг говорил мне, — начал Алексей, — что, если граф Скавронский дает слово чести, он его никогда не нарушает. И, прежде чем я изложу свою просьбу, мне бы хотелось услышать ваше слово, что все останется между нами. Даже если вы не согласитесь на мое предложение. Не скажете о нем и тем высоким лицам, что упоминались в начале нашей встречи».

Граф нахмурился. Он не понял, имеет ли в виду русский гость эмиссаров Лондона или чинов повыше, но не стал расспрашивать. «Если то будет не во вред Польше». — «Даю слово солдата, что то, о чем я хочу просить, не направлено против Польши». — «Слово чести, пан майор!»

Штандартенфюрер отставил бокал в сторону: «Я не шучу, Джон. Наши радиослухачи уже дважды ловили передачи какой-то неизвестной радиостанции. Второй раз они успели записать кое-что. Шифр. Но он не поддается расшифровке».

Англичанин помолчал, о чем-то напряженно думая. «Не могу ответить вам сразу, Руперт, — наконец произнес он, наклоняясь над тарелкой. — Мне надо проверить своих польских друзей. Я в эти дни не пользовался их радиостанцией». Штандартенфюрер вздрогнул: «Вы меня пугаете, Джон!» Англичанин снисходительно усмехнулся: «Я думал, офицеров фюрера ничто не может напугать. Кроме разве герра Гиммлера».