Григорий Линьков - Война в тылу врага

Только тридцать два месяца разделяли майскую ночь 1943 года от этой декабрьской ночи 1946 года, А как далеко отошло в прошлое все то, что было тогда на этом самом месте.

Как можно сравнивать эти две исторические эпохи, разделенные ничтожным отрезком времени? Какой гениальный художник, на каком полотне, в каком произведении сможет изобразить разницу между «тем» и «этим»? И кто из актеров, композиторов и поэтов сможет передать различие в чувствах одного и того же человека «тогда» и «теперь», стоящего на одном и том же клочке земли?

Как приятно было рвать рельсы, в обломки превращать вагоны и целые поезда фашистских варваров, мчавшихся на восток для уничтожения чуждой и непонятной для них счастливой и радостной советской молодости. До войны я не мог спокойно переносить плач грудного ребенка. А здесь?.. Я наблюдал, как женщины белорусской деревни тупыми железными лопатами убивали фашистского палача, застигнутого ими на месте преступления.

Сколько прекрасных человеческих творений уничтожил тогда коварный иноземный враг! Все это прошло и больше никогда не повторится. Теперь это снова свободная, советская земля.

Внешне здесь ничего не изменилось. Те же знакомые контуры островков и лесных опушек. Кустарники, прилегающие к болоту, по-прежнему изобилуют зверем и дичью.

Но вокруг топей на прежних пепелищах идет строительство, бурно возрождается жизнь.

Было решено остаться на ночлег в деревне Корочень, у Ивана Александровича Кулинича. Этот двадцативосьмилетний, очень стройный, сильный и когда-то исключительно красивый мужчина в партизанском отряде командовал боевым взводом. В одной из засад, организованной партизанским отрядом, взвод Кулинича принял на себя главную тяжесть боя. Семьдесят пять фашистских головорезов нашли свою гибель в этой короткой схватке. Три орудия, шесть пулеметов и более сорока винтовок стали боевыми трофеями небольшого партизанского отряда. Тяжелые потери были и у партизан. Пали в бою бесстрашный командир отряда Чертков и с ним пять автоматчиков. Были и раненые. Ивану Александровичу фашистская разрывная пуля раздробила нижнюю челюсть и почти пополам разорвала язык. Но Кулинич не только не потерял сознание, он не ушел с поля боя. Не имея возможности произнести ни единого слова, истекая кровью, он указывал своим людям рукой направление, в котором необходимо было произвести последние выстрелы.

Кулинич больше трех месяцев пролежал в партизанской санчасти, а потом на самолете был отправлен в Москву. В центральном госпитале ему была сделана пластическая операция. Буквально по частям собранный жевательный механизм действует теперь удовлетворительно, и сам Иван Александрович чувствует себя хорошо. Он депутат сельсовета и отлично выполняет свои обязанности. Его молодая и очень симпатичная супруга счастлива. А в маленькой самодельной кроватке воркует трехмесячный наследник. Он очень похож на отца. Иван Александрович по-прежнему обладает завидной силой лесовика. Я искренне восхищался, наблюдая, как он в лесу, вынув из-за пояса топор, расправлялся с огромной елью, сваленной буреломом поперек тропы. И у меня в мыслях о нем возникло что-то от русского былинного эпоса:

«Эх, вот она хватка русская, сила богатырская!»

С такими… не пропадешь!

Передо мною сидит шестнадцатилетний юноша.

Давно, еще в чаду костров, бородатые дядьки обращались к нему, как к взрослому. Маленький ростом, щупленький на вид. Если взглянуть на хлопчика сзади, то еще и теперь ему можно дать не более тринадцати лет. Но если вы посмотрите внимательно ему в лицо и в его вдумчивые голубые глаза, то можете дать и все восемнадцать.

Этот паренек очень рано испытал тяготы боевой жизни в условиях фашистского подполья.

Отца своего он не помнит. Ему было пять лет, когда мать вышла замуж за Колтуна Николая Харитоновича, только что вернувшегося из семилетнего заключения в панской тюрьме. Миша нашел в Харитоныче отца, а Харитоныч в нем сына. Они сдружились.

Когда пришли оккупанты, Колтун ушел в лес и создал там первую партизанскую пятерку. Гитлеровцы устраивали облавы на горсточку, еще путем невооруженных, народных посланцев. Мише тогда было по метрике одиннадцать лет, а на вид не более восьми. Но только ему Николай Харитонович сообщал о местонахождении своей базы. И Миша оправдывал это доверие. Он неоднократно в самый последний момент спасал от неминуемой гибели партизанскую группу.

Однажды гитлеровцы неожиданно нагрянули рано утром, Разделившись на два отряда, одним они оцепили деревню, вторым начали охватывать выступ леса, прилегавший к постройкам. Миша понял, что партизан ждет гибель, и рванулся к лесу мимо часового. Стоявший на посту длинноногий гитлеровец бросился за мальчиком, стараясь его схватить без выстрела, но просчитался. Ловкий мальчик начал ускользать, и фашисту пришлось открыть огонь из автомата. Пригибаясь к земле, Миша добежал до первых кустов и, лавируя между ними, скрылся на опушке леса. Партизаны были спасены и на этот раз.

Взбесившиеся гитлеровцы схватили и увезли в Ивацевичи мать Миши с двумя маленькими детьми. Мать оккупанты расстреляли, а девочек, в виде «приманки», передали под охрану семьи полицейского и установили наблюдение. Миша через одну соседку выкрал сестренок среди белого дня и вывез их в лес на хутор к близкому человеку. С 1942 года он стал партизаном.

Я познакомился с белокурым шустрым мальчонком в мае 1943 года после приземления в Ружанской пуще. Он пас коров при госпитале. Паренек давно упрашивал командование штаба освободить его от этого мирного занятия и послать на боевые дела. Но по-настоящему никто не придал этому значения. Миша решил попробовать счастье у нового командира. Но сделал это не сразу. Он долго изучал характер нового начальника и, выбрав подходящий момент, решил действовать.

Помню, это было теплым летним вечером, когда закатившееся солнце не уносит с собой тепла, излученного на землю, а люди, уставшие от дневной жары, с нетерпением ожидают ночной прохлады. Я сидел у костра — единственного места, свободного от комаров, тучами носившихся в воздухе. Миша подошел и сел против меня. Он долго, казалось безучастно, слушал наши разговоры, рассматривая тонкие синеватые струйки пламени, вырывавшиеся из сухих перегорающих прутьев орешника, время от времени пошевеливал их железной тросточкой. А разговор у костра шел о том, кого немедленно направить в Барановичи для передачи срочного задания и взрывчатки нашему человеку. Вся трудность задачи заключалась в том, что это нужно было сделать в течение одних суток. Но подходящего человека для посылки поездом у нас не было, а болотом до города и за двое суток никто не добрался бы. Улучив момент, когда я остался у костра один, Миша тихонько сказал: