Григорий Линьков - Война в тылу врага

Вот он, секретарь низовой партийной организации. Пять орденов на груди, заканчивает третье по счету высшее учебное заведение, имея семью и совмещая партийную работу с основной должностью заведующего кадрами, Такие люди не останавливаются на достигнутом, их девиз — непрерывно движется впереди только вперед, предъявляя к самому себе все новые и новые требования.

Я в Минске у Анатолия Андреева. Бывший комиссар партизанского отряда Константина Сергеевича Заслонова учится в Высшей партийной школе. У Анатолия семья; жена, в прошлом парашютистка, работала радисткой в партизанском отряде, и они были знакомы по совместной работе в тылу фашистских захватчиков. У них двое малышей.

Андреев — культурный и растущий коммунист.

По профессии машинист, он был правой рукой Заслонова в Оршанском подполье. Один из организаторов взрывов в топках фашистских паровозов.

— Помните, как мы у вас встречали Первое мая на острове Зеленом? Вы тогда после обеда преподнесли нам с Заслоновым свежий, предмайский номер газеты «Правда», — говорит за столом Анатолий.

Этот товарищ не кичится ни своими заслугами, ни знаниями. Он понимает, что наши люди не только трудятся не покладая рук на благо своей родины, но и неустанно учатся, И Андреев прекрасно понимает: чтобы руководить, надо и самому учиться.

В той же Высшей партийной школе учится и бывший начальник политотдела Оршанского железнодорожного узла Федор Никитич Якушев, Он с мая сорок второго года до июля сорок четвертого действовал в нашем соединении и показывал своим примером, как надо громить коммуникации фашистских оккупантов.

На предоставленной мне дежурной машине из ЦК КП(б) Белоруссии я выехал в Лепель.

Лагойск, Бегомль, река Березина. Около этого шоссе мы провели первую военную зиму, отсюда мы направили первые партии подрывников громить фашистские эшелоны и начали свой шестисоткилометровый переход в Пинскую область.

Километров за десять к югу мы тогда брели водой до русла, переправлялись через реку на водных лыжах. А вот отсюда, от шоссе, доносились звуки вражеских выстрелов… Как неуютно, сумрачно, тоскливо было тогда в этих многокилометровых разливах и каким красивым все казалось мне теперь!

А вот и мост через реку Бузянку, под которым наши хлопцы за отсутствием тола подпиливали столбы, чтобы приостановить на несколько дней движение гитлеровцев по этому шоссе. А еще за три километра барак, в котором тогда размещались гитлеровцы, за ним поворот к деревне Стайск. Туда машиной не проехать, и я направился пешком.

Солнце уже скрылось за горизонтом, и сумерки спустились над болотом березинской поймы, а я не торопясь разгуливал по шоссе против пустого барака. Мне казалось, совсем недавно здесь был противник, тогда можно было ходить здесь только ночью. Да, днем я мог и не найти на Стайск дороги, по которой когда-то ходил только в темноте.

В деревню я вошел по-партизански, когда хатенки утонули в ночной тьме. Так сильнее напоминало о прошлом. Но тщетно я пытался найти хату Жерносеков, чтобы постучать в окно, как девять лет назад, при немцах. Я этой хаты не нашел, больше того — я не узнал и самой деревни. Не спрашивал, пошел к мостику через ручей, чтобы окончательно убедиться, не ошибся ли я. Мостик нашел, он оказался тем самым.

Я попросился, и меня пустила ночевать одна из уцелевших невесток Жерносека. Тесная хата четырех — стенка, трое ребят, спать было негде, да и не хотелось. Обрадовавшись нежданному гостю, хозяйка рассказала мне, что гитлеровцы до основания сожгли деревню. Многие активисты расстреляны оккупантами, Жерносек умер, а Жерносечиха со своей дочкой уехала в западные области Белоруссии, там осталась на жительство. Постановлением Витебского облисполкома деревне предоставлен долгосрочный кредит и выдано бесплатно несколько лошадей, но полностью колхоз еще не залечил нанесенные ему оккупантами раны.

Я побывал в Терешках, в Веленщине, в Островах. В этих колхозах дело обстояло лучше. Хотя следы войны еще остались, но у колхозников уже имелось достаточно хлеба, овощей и других продуктов.

По вечерам здесь раздавался звонкий смех и песни подрастающей молодежи.

Побывал на Ольховом. Здесь мы прожили много дней в тяжелую первую военную зиму, потеряли незабвенного Сашу Волкова и отомстили за него своим врагам. Следы и тропки поросли травой и молодым березняком, но мне казалось, что в молодом кустарнике нежно звучат и теперь струны гитары Саши Волкова.

На Красной Луке вновь построены две хаты лесникам. Но в них живут теперь другие семьи. Мой славный дорогой товарищ по борьбе Кулундук Андрей погиб на фронте, его семья переселилась в Рудню.

По старым партизанским тропам побывал в Вологовке. Мне показали могилу Коли Захарова, она была украшена венком из еловых веток. Сюда приходят иногда молодежь и пожилые граждане деревни отдать свой долг москвичу, павшему за счастье белорусского народа.

Вечная память тебе, героический сын великого русского народа, воспитанник Ленинского комсомола… Я, твой старый соратник, боевой командир и товарищ, пришел… «пролить слезу над ранней урной..»

Мне вспомнились его слова: «Все равно мы разобьем вас, фашистские гады…» Захаров, умирая, верил в победу русского народа, в партию большевиков, в полководческий гений Сталина, и он в этом не ошибся.

В Замощье я узнал, что несколько дней назад здесь провезли арестованного Булая. Этот мерзавец уцелел до конца войны. С чужим паспортом он пробрался в Борисовский район и больше года инкогнито проживал неподалеку от своей деревни. Презренный пес, трус и предатель своего народа не ушел от народного суда.

Передо мной письмо бывших народных ополченцев деревни Московская Гора, Чашниковского района. Витебской области.

«Когда мы получили ваше письмо, — пишут они, — мы вспомнили о прошлых днях борьбы против фашистских извергов. Ваше письмо мы читали на общем собрании колхоза и все вспоминали, как вы зачитывали тогда у нас приказ о том, чтобы все мужчины, призывного возраста записывались в группу народного ополчения и выступили на подрыв фашистской коммуникации — шоссейки между деревней Добромысль и местечком Краснолуки. Может быть, это и не был не первый раз настоящий с нашей стороны боевой подвиг, но для нас тогда это было так же важно, как итти в атаку на захват пулеметного гнезда противника.

Мы выражаем большую благодарность товарищу Сталину и коммунистической партии за то, что они прислали к нам тогда таких людей, из-за которых мы не стали фашистскими пленниками.

Вы спрашиваете о наших народных ополченцах. Сообщаем, что четыре человека погибли на фронте, когда ушли вместе с Советской Армией. Остальные восемь остались в живых и благополучно вернулись в свою деревню. Весной сорок третьего года наша деревня Московская Гора стала известна как «столица» партизанского движения.