Елизавета Паршина - Разведка без мифов

Одиннадцатого февраля мы рассчитывали уже находиться в Альмерии. Необходимо было пополнить боеприпасы, отоспаться и, конечно, помыться. Но все планы неожиданно были спутаны. Время перевалило за полдень, и мы почти собрались в дорогу, когда Артура вызвал в свой штаб советник Киселев. На всякий случай, и я пошла с ним. Ведь могло случиться, что он получит срочное задание и потеряет время, чтобы зайти за мной. Так и оказалось. В помещении, занимаемом Киселевым, оказались два летчика. Молодые люди выглядели довольно сконфуженными, очевидно, полковник только что закончил с ними не совсем приятный разговор.

Киселев кратко объяснил Артуру обстановку: экипаж скоростного бомбардировщика СБ совершил вынужденную посадку на территории, где шел бой; летчикам удалось отступить с республиканцами, и их доставил сюда встретившийся на пути штабной майор. Спасти или хотя бы разоружить самолет не удалось, потому что он был посажен горящим в сахарные тростники, и на борту был еще один член экипажа, тяжело раненный. Этот тип самолета противнику был малоизвестен, нельзя было ни в коем случае допустить, чтобы он попал в руки фашистов. Тем более это относилось к секретному пулемету Шкас, находящемуся на его борту. Артуру полковник поручил немедленно отправиться в тыл противника, найти самолет и, сняв пулемет, уничтожать машину. Как далеко противник продвинулся по шоссе от того места, где произошло приземление, известно не было. Следовало готовиться к худшему — к тому, что поиски продлятся всю ночь.

— Когда вы приземлились? — Спросил Артур у летчиков.

— В первой половине дня, около двенадцати… Мы вышли на шоссе, и нас подобрал майор, который проезжал мимо на легковой машине.

— Долго вы шли до шоссе?

Было ясно, что Артур прикидывал, где следовало искать самолет, и как далеко мог продвинуться противник по шоссе после отхода арьергарда. Он решил выехать немедленно. Зимой темнеет рано, и до цели добираться, по его приблизительным расчетам, придется только по шоссе более часа. Полковник дал нам в помощь одного пулеметчика с оружием. Пришлось просить майора, подобравшего летчиков, показать место, где он нашел их. Сборы заняли всего несколько минут. Из отряда вызвались идти Мануэль, Сальвадор, Леон и Ретамеро. Тут я впервые обратила внимание на Леона и Мануэля. Первый был парнишкой совсем маленького роста, черноволосый, с девичьими чертами лица и небольшими, но удивительно круглыми глазами, которые всегда казались испуганными. Мануэль имел столь же невнушительную наружность; повыше ростом, но тоненький и хрупкий. Он отличался застенчивостью и очень серьезным выражением лица с легкомысленно вздернутым носом.

Около пяти часов вечера мы уже преодолели половину того пути, который с таким трудом проделали в течение двух суток от Малаги. Дорога теперь была почти пустынна, и все ранее пережитое здесь казалось нереальным, точно приснилось. Время от времени навстречу попадались запоздавшие грузовики, собиравшие на шоссе отставших беженцев и раненых.

Чтобы скоротать время в дороге, мы начали понемногу знакомиться с нашими новыми спутниками. Пулеметчика звали Володей. Он бывший белоэмигрант, приехавший в Испанию из Франции. Высокий рыжеватый человек лет сорока, он по виду ничем не отличался от рабочего. По-русски говорил свободно, но мне его язык показался каким-то странным, неживым. Он, очевидно, это понимал, и чувствовал себя скованно. Майор — тоже человек не первой молодости. Немного полноват, с поседевшими висками. Однако он оказался говорливым и довольно суматошным, с массой благих намерений и небольшой долей решительности. У меня сложилось впечатление, что он опрометчиво согласился нас сопровождать и теперь жалеет об этом. Машина мчалась на полной скорости, солнце быстро клонилось к горизонту, а до цели оставалось еще далеко. Вскоре нам повстречалась группа беженцев. Вид у них был измученный и потерянный. По мере продвижения вперед, таких групп становилось все больше и больше. Мы задержались, чтобы расспросить людей о том, что они видели за последние часы. Оказалось, грузовики до этих мест не доходили, и на дороге осталось еще много детей и раненых. Майор, как мог, успокаивал людей, но у него самого настроение быстро падало. Становилось совершенно очевидным, что сопротивление республиканцев на этом направлении организовано слабо.

Через несколько минут после встречи с первыми беженцами нас остановила группа солдат. На руках у них были тяжелораненые. Они окружили наши машины и поднесли раненых. По всей вероятности, они были уверены в том, что мы возьмем раненых, отвезем их в госпиталь и вернемся за остальными, и спорили между собой о том, кого надо отправить в первую очередь. Услышав наш отказ, они просто не поверили своим ушам. У меня от растерянности и жалости сжалось сердце. Артур был в замешательстве. Он не мог объяснить людям причину нашего отказа и настойчивого продвижения вперед, к фронту, которого, по единодушному заявлению всех встречных, просто не существовало.

— Знаешь, — обратился ко мне Артур, — они, скорее всего, подумают, что мы решили перебежать к фашистам. Тем более что некоторые офицеры так и сделали. Нас могут просто пристрелить. Будь осторожна в разговоре.

Я кивнула, но мне было совершенно непонятно, что в таких условиях значило быть осторожной. Ведь обратно повернуть мы не могли и объяснять всем встречным, какая нам предстоит операция, тоже не могли. Дальше ехали молча. На фоне догорающего заката причудливыми силуэтами тревожные и загадочные в полутьме, громоздились уродливые кактусы. На вершинах Сьерра-Техеда еще скользили блики уходящих лучей, а небо становилось холодным, бездонным и безнадежно равнодушным к нашим земным горестям. Мы остались на шоссе одни. Вокруг ночная тишина. Вдруг на дороге обозначилась одинокая фигура, преградившая нам путь. Машины остановились. К нам нетвердым шагом подошел человек и взялся за ручку дверцы. Даже при таком слабом свете было заметно, что он очень бледен.

— Я ранен, — сказал он, — больше идти не могу, возьмите меня с собой.

— Кто вы?

— Командир роты, ранили сегодня утром. Моя рота уничтожена почти полностью.

— Сейчас мы не можем взять вас, — сказал майор. — Мы должны установить, где противник, кроме того, необходимо восстановить связь с нашими бойцами.

— Но там дальше никого из наших нет, я — последний!

— Если контакта с противником нет, я должен убедиться в этом лично, я не могу докладывать штабу с ваших слов, — убеждал майор раненого. — Мне поручено точно установить, где противник и где наши части, или хотя бы последний заслон.