Степан Пичугов - Неизведанными путями

Пароход был рейсовый, пассажирский, на нем следовали обыкновенные штатские пассажиры, много было женщин с детьми, которых особенно сильно напугала стрельба. Из военных следовала только наша небольшая группа, да внизу в трюме находилась штрафная команда красноармейцев, человек пятьдесят. Вооружения ни у нас, ни у штрафников не имелось. Да если бы оно и было, опереться в таком положении на штрафников было опасно. Давать отпор мы не могли. Поэтому решено было попрятать документы, рассыпаться среди штатских пассажиров и не открывать своих действительных фамилий и служебного положения. Дальше действовать, как подскажет каждому обстановка. Формы военной у нас не было ни у кого. Единственный шлем был у Перевозщикова и мы порекомендовали ему спрятать его. Свое удостоверение личности я засунул за зеркало в каюте.

Пассажиры постепенно сходили с парохода и размещались на полянке, окруженной цепью повстанцев. Стал продвигаться к трапу и я.

На берегу, у трапа, стояли два человека. Один из них ощупывал карманы, чтобы не пропустить с оружием, другой, что был в темном костюме, видимо руководитель отряда, бегло проверял документы. Около него уже скопилась группа людей, ожидавших своей очереди.

Зажав в руке вместо документа какую-то бумажку, я подошел к стоящим на проверку в тот момент, когда он читал какой-то документ и за чтением не заметил меня. Я тут же постарался нырнуть в толпу пассажиров с проверенными документами. Это мне удалось.

Но я почувствовал, что рано или поздно у меня потребуют документы, и тогда пропал. Мысль лихорадочно работала: «Надо бежать. Но как? Прорваться через цепь? Немедленно пристрелят или приколют. Пристроиться к штрафникам, как это сделал помполит Фальков? Не выйдет: на рядового бойца я не походил, и шинель у меня хорошо пригнана, да еще и шпоры на ногах. Как я не сообразил снять их в каюте? — ругал я себя. — Но что же делать?» И тут вспомнил анекдотический рассказ, который слышал когда-то на фронте. Русский солдат, убегая ночью из немецкого плена, уже миновал передовые окопы немцев и был между нашими и немецкими линиями окопов, когда немецкий часовой заметил его и окликнул. Солдат не побежал, а присел на корточки и сделал вид, что оправляется. А когда часовой успокоился и перестал за ним наблюдать, он лег и уполз к своим.

«А что если мне сделать так же?» — подумал я.

Смело и не спеша я направился к цепи, окружавшей поляну, делая вид, что хочу оправиться. Подходя к ней вплотную, я притворился, что мне невмоготу, загнул шинель и начал отстегивать подтяжки. Бородачи меня не остановили, но, чтобы не вызвать подозрения, я, отойдя от цепи несколько шагов, присел. Наблюдавший за мной повстанец крикнул:

— Отойди подальше, чтоб не воняло.

Я, как бы нехотя, отошел еще метров пятнадцать — двадцать и вновь присел. Кусты скрыли меня. Я немедленно лег и пополз дальше. Шпоры гремели. Выругавшись, отцепил их, отполз еще немного в чащу густых и высоких кустов, потом встал во весь рост и, резко изменив направление, побежал. Бежал, пока не выбился из сил, потом пошел, держа направление на Новониколаевск.

Чтобы не заблудиться, я вынужден был идти недалеко от берега реки, и поэтому мне часто приходилось или продираться сквозь чащу кустов, или перелезать через толстые стволы бурелома, или брести по воде через заросли реки. Так я пробирался весь день и всю ночь и к утру, еле двигаясь, пришел в Новониколаевск. Разбудив спавшего безмятежным сном председателя губчека товарища Пупко, я рассказал ему о случившемся.

Он с трудом верил тому, что я рассказывал, потом спросил:

— Что будем делать?

Посоветовавшись, решили взять другой пароход и направить его с войсками на пристань Колывань.

Так и сделали. К полудню мы уже двигались по реке. На пароходе было две роты Новониколаевского батальона. Не доходя километров двух до пристани Колывань, одну роту мы высадили на берег и послали ее в обход пристани, а со второй ротой подошли с реки. Завидя пароход с войсками, повстанцы разбежались.

К нашему счастью, пароход «Урицкий» был на том же месте. Члены комиссии содержались под стражей, тут же на пароходе. Их мы освободили. Не оказалось только председателя трибунала Перевозщикова. Его, как мы выяснили, повстанцы отправили в Колывань, где был центр кулацкого восстания.

Председатель бригадного трибунала Перевозщиков

Восстание это длилось больше двух недель и охватило широкий район. Справиться своими силами Новониколаевск не мог, и ликвидировать его нам помогла одна из бригад, кажется, 51-й дивизии, которая перебрасывалась в это время с востока на юг, на ликвидацию черного барона Врангеля. Командовал бригадой товарищ Грязнов.

Когда мы заняли Колывань, труп Перевозщикова нашли недалеко от тюрьмы. Он был убит зверски: на его теле насчитывалось больше десятка штыковых ран.

Командир отряда, который руководил захватом парохода «Урицкий» на пристани Колывань, был обнаружен нами в тюрьме на положении арестованного. На допросе в губчека он путал и выкручивался, говорил, что его, как военного специалиста, кулаки насильно заставили руководить, а он, дескать, не хотел, и за это его посадили в тюрьму.

Я по своей простоте, пожалуй, готов был поверить этому, но Пупко сказал мне:

— Неужели смерть Перевозщикова не зовет тебя к мщению?

Я вспомнил, как при захвате парохода он сказал со злобой и ненавистью: «Товарищей тут нет» — и колебаний у меня больше уже не было. Его расстреляли.

Осенью штаб 64-й бригады из Новониколаевска переехал в Томск.

В это же время распоряжением центра 64-я бригада была переведена из подчинения западно-сибирского сектора войск внутренней охраны Республики в ведение восточно-сибирского сектора, управление которого находилось в Красноярске. Вскоре я был вызван новым начальником Михаилом Барандохиным в Красноярск с докладом. При первой же встрече мы, как бывшие рабочие, сразу поняли друг друга и быстро сошлись во мнениях. Барандохин спросил меня просто и душевно:

— Товарищ Пичугов, я думаю, пришла пора покончить с Роговым, не к лицу нам так долго возиться с бандитом. Чем дольше он остается на свободе, тем больше от него вреда. Давай кончай с ним, — сказал он спокойно, как будто речь шла о поимке какого-то кролика.

— Постараюсь! — сказал я.

— Давай старайся, — закончил он безобидной шуткой.

По возвращении из Красноярска я организовал специальный отряд по ликвидации банды Рогова. Отряд был невелик, но подвижен. В нем много было коммунистов. Решили не гоняться за Роговым по всему уезду, а устроить засаду там, где он чаще всего бывал. Для информации привлекли местное население, которое охотно сообщало нам о появлении бандита в тех или иных местах. Таким излюбленным местом его пребывания и попоек была небольшая сравнительно деревня (названия ее сейчас не помню), где его выследили и с помощью местного населения окружили во время очередной оргии. Рогов долго и отчаянно отбивался и, наконец, убедившись, что ему не вырваться из окружения, застрелился. Банда его разбежалась и исчезла бесследно.