Александр Розен - Полк продолжает путь

— Так, значит, это были вы… — тихо сказал Нерчин.

В это время в комнату вбежала Лиза с большим куском пирога в руках.

— Мама, мамочка! — Голос ее показался Кудрявцеву удивительно звонким. — Пирог очень вкусный! Мама, почему ты плачешь? Не плачь, мамочка, — говорила Лиза, гладя руки Полины Михайловны и сердито глядя на Кудрявцева и Нерчина.

— Я не плачу, — сказала Полина Михайловна. Слезы градом катились у нее из глаз. — Глупая девочка — это от радости. Вы знаете, товарищ майор, я так рада, что вы живы, так рада!

Майор подошел к ней.

— Я жив, жив — сказал он. — Спасибо вам, Полина Михайловна. И не будем больше об этом.

Полина Михайловна вытерла слезы.

— Дайте же на вас взглянуть, — сказала она неожиданно весело. — Как же вы хорошо поправились. Полный такой, представительный. Майор! Настоящий майор, — сказала она с восхищением.

Все ей нравилось в Нерчине — и его полноватое свежее лицо, и румянец, и походка, и золотые погоны. Это был ее раненый. Он был жив и стал такой, какой он есть, благодаря ей .

Раздался звонок, Полина Михайловна и Лиза пошли открывать дверь; было слышно, как мужской голос сказал: «Здравствуй, Полюшка, здравствуй, Лизанька», потом Полина Михайловна стала о чем-то говорить быстрым шепотом — вероятно, рассказывала мужу о своих необычных гостях. Наконец хозяева вошли в комнату.

— Здравствуйте, товарищи, здравствуйте, — сказал Минаев, пожимая руки Кудрявцеву и Нерчину. — Очень рад, что все так хорошо получилось. Жена мне уже обо всем поведала. Прекрасно, прекрасно!.. Такой случай отметить надо.

— Пирог готов, — сказала Полина Михайловна, — чуть-чуть подгорел, но с корочкой даже лучше. Есть баночка крабов…

— Что твой пирог, что крабы, — говорил Минаев, подходя к буфету. — Без беленькой не отметишь.

— Это верно, — сказал майор серьезно, — у меня так прямо горло пересохло.

Минаева накрыла на стол, принесла пирог, поставила рюмки. Павел Васильевич налил вина.

— Ну, как говорится, — со свиданьицем…

Все выпили, и Нерчин сказал:

— Жаль, нет моей Тамары. Вот была бы рада. Сегодня же ей обо всем напишу.

— А далеко вы от наших мест? — спросил Минаев.

— Далеко, — сказал Нерчин. — На самой границе.

— Так, так… Значит, в случае чего…

— Оставь, Павлуша, — сердито сказала Минаева.

— А что, Полина Михайловна, — вступился Нерчин, — военный человек для того и нужен, чтобы в случае чего ответить ударом на удар.

— Правильно, товарищ майор, мы, старые солдаты, так это дело и понимаем. Только вот товарищ Кудрявцев меня обошел. Полину Михайловну допрашивал, а меня обошел. Что, не правда? — смеясь, спросил он Кудрявцева.

— Разве вы тоже в Сталинграде воевали? Я этого не знал, — сказал Кудрявцев.

— Было… Служил.

— Вы сами сталинградец?

— Такой же, как и моя Полина Михайловна. Только она черноземная тамбовчанка, а я из Читы. Ну, где бы нам встретиться? Не иначе как на Волге, в октябре сорок второго.

— Это правда, — сказала Полина Михайловна. — Мы с ним на одном катере сюда прибыли. У вас же записано: «С пополнением». Ну вот он, — Полина Михайловна показала на мужа, — и его товарищи-сибиряки и есть пополнение.

— Да, да, было… — повторил Минаев, — переправляемся на катере, а Волга горит, горит… Глазам своим не верим — река горит! Спрашиваем командира: «Товарищ командир, как это понять?» Это, отвечает, фашисты нефтебаки подожгли. Нефть плывет по реке…

— Виноват… — перебил Кудрявцев, — вы прибыли в Сталинград в тот день, когда немцы подожгли нефтебаки?

— Утром прибыли, — сказала Полина Михайловна.

— Ну, хорошо, пусть утром, но ведь нефтебаки… Ничего не понимаю…

— А так понимать надо, — сказал Минаев, — что еще на сталинградскую землю не вступили, а уже боевое крещение приняли.

— Да я не о том… Я к тому, что… — начал Кудрявцев и вдруг резко оборвал себя.

Минаев продолжал рассказывать о своей встрече с будущей женой, но Кудрявцев уже не слушал его.

«Что же это получается, — думал Кудрявцев. — Нефтебаки немцы подожгли 16 октября. Нерчин был ранен и увезен в тыл 10 октября. Значит, когда Полина Минаева впервые вступила на сталинградскую землю и была направлена на Продольную улицу, то Нерчин в это время… Нет, не может быть… Но нефтебаки немцы подожгли все-таки 16 октября…»

И Кудрявцев снова стал сопоставлять и считать числа, кляня себя за эти подсчеты и не в силах отбросить неумолимую хронологию.

А Минаев рассказывал, как встретился он с Полиной Михайловной и как они полюбили друг друга, а потом поженились. Оказалось, что как раз в это время майор женился на Тамаре.

«Надо еще спросить, надо уточнить, — думал Кудрявцев. — Да нет, и так все ясно: ведь из тех сандружинниц, что работали в октябре на Продольной, осталась в живых только Минаева, и, значит, та девушка, которая спасла Нерчина, все-таки погибла. Все ясно, надо им только разъяснить, что произошла ошибка».

— Жили мы поначалу в Чите, — рассказывал Минаев. — А в прошлом году, как волжские стройки объявили, подались сюда. Я строитель старый, — сказал он тем же уверенным тоном, каким только что говорил «я солдат старый». — Ну, а Полина Михайловна здесь «высшее образование» получила — крановщицей стала…

Кудрявцев взглянул на них. Майор, сложив руки ладонь в ладонь и слегка навалившись грудью на стол, внимательно слушал Минаева. Полина Михайловна сидела в кресле напротив майора, рядом с мужем. Лиза заснула у нее на руках, и Полина Михайловна откинулась на спинку кресла.

Кудрявцев взглянул на них еще раз, встал и так ни слова и не сказал.

— Куда же вы? — удивился Минаев.

— Пора мне, пора…

— Это не по-сталинградски, — уговаривала Полина Михайловна, понизив голос, чтобы не разбудить дочь.

— Завтра экскурсия, — сказал Кудрявцев первое, что ему пришло в голову, — подготовиться надо.

— Честное слово, оставайтесь, — сказал майор, — смотрите, люди какие хорошие!..

Но Кудрявцев решительно простился со всеми. Выйдя от Минаевых, Кудрявцев быстрым шагом пошел по направлению к своему дому, но, дойдя до Тракторного, не поднялся наверх домой, а пошел дальше. Народу на улицах становилось все меньше и меньше. Вернулась с работы вечерняя смена. Ушли на заводы и стройки работавшие в ночь. Когда Кудрявцев дошел до угла Продольной улицы, было уже совсем тихо…

Он остановился и осмотрелся по сторонам так, словно бы впервые в жизни видел Продольную улицу. Кудрявцев смотрел на дома, широкими уступами спускавшиеся к Волге, на зеркальные витрины магазинов, на высокие арки, в глубине которых темнели клумбы, но за всем этим он ясно видел роту героев, сражавшихся здесь осенью сорок второго, и всего яснее — Нерчина и Минаеву. Он не жалел, что скрыл от них правду. В их сегодняшней встрече была та настоящая правда, которая не боится пытливого взгляда историка…