Александр Кованов - Жизнь продолжается…

Бедный Данте Алигьери…
Был поэт когда-то крут.
Он писал и свято верил,
(не читав «Крутой маршрут»):

«Нет картин, ужасней ада…»
Так всё смачно излагал,
что читателей как надо,
до припадков напугал.

Колья, вилы, сковородки…
Что не круг, то всё страшней.
Тут свинец вливают в глотки,
тут табун больших коней
топчет грешников, кусая
и затаптывая в хлам…
Тут душа идёт босая
по стеклу и по углям…

Черти души, как баранов,
на сухой земле пасут
зная, поздно или рано,
всё же грянет Страшный суд…

Вызывала страшный трепет,
хоть «комедией» звалась
эта книга…
Детский лепет…
…Что творила наша власть
не сравнится с тем, что людям
Алигьери накропал…
Вот бы он, каким-то чудом,
под репрессии попал,

что прошли в ХХ веке,
словно Молох, по стране,
уничтожив в человеке,
наяву, а не во сне,

всё, что можно, без остатка…
Всё – за «высший идеал».
Для чего? А, для порядка.
Чтобы каждый место знал!

Сатана, стыдясь, краснеет,
поднимая белый флаг…
Даже он на миг немеет
понимая, что ГУЛаг

пострашней любого круга,
что отмерены в аду…
Робко шепчет с перепугу:
«Я, пожалуй, в ад пойду,

безо всяких надувательств
я, пока не влип, пойду…
Сам подобных издевательств
я не выдумал в аду…»

* * *

Кто твердит, что «всем по вере
воздаётся свыше» – врут…
…Если сможешь, Алигьери,
почитай «Крутой маршрут»…

Если женщина вынести может такое,
что не вынесет крепкий мужчина, тогда
за страну мою я беспредельно спокоен —
повезло ей с народом… И дней череда
не прервётся её… Ей помогут на взлёте
неломимые люди из крови и плоти.

Если женщин хватают у нас по доносу
и пытают нещадно, желая сломать,
то к стране возникают, конечно, вопросы:
«Почему так жестока ты, Родина-мать?
Или мачеха ты, допуская такое?»
…Не могу, не могу за страну быть спокоен…

Где ты, светлая рать? Где ты, Божья десница?
Или Богу неведома даль Колымы?
Даже здесь, в заключении, женщине снится
как она возвращается к детям из тьмы.
…И покуда я помню, что было такое,
моя совесть не даст мне ни сна, ни покоя…

Если небо в окне – с овчинку,
но ты воздухом этим дышишь,
не причину ищи – причинку
никогда не сдаваться… Слышишь?

Если кажется – сил уж нету,
и свербит: «Вот бы, махом, с крыши…»
Есть причинка одна на свете
никогда не сдаваться… Слышишь?

Знаю… Больно невыносимо…
Знаю, выход какой-то ищешь…
Б-гом, девочка, будь хранима…
Никогда не сдавайся! Слышишь?

Бог не даёт индульгенции
детям за муки родных…
…Бредит старушка в деменции…
Каждая фраза – под дых.

Бредит старушка… Ругается,
ищет в кровати мышей,
к маме идти собирается
с криками: «Ноги пришей!»

Бредит старушка… Пытается
встать, и куда-то уйти…
Вот, под подушкой копается —
хочет кастрюлю найти…

Бредит старушка… А дочери
нет ни покоя, ни сна…
Сутки за сутками, в очередь
ставит заботы она.

«Утка» и памперсы… Вовремя
дать ей таблетки… Не те!!!
Снова еда вся на коврике,
снова измята постель…

Сутки за сутками… Кажется,
мукам не будет конца…
Бредит старушка… и мажется…
Видимо, крем для лица?

Бредит старушка в деменции,
тлеет тихонько, кряхтит…
Бог не даёт индульгенции,
но… за терпенье простит…

У них теперь уже своя история…
Без нас… Не позаботясь о рулях,
они плывут по «серым территориям»
вдоль Леты на диванах-кораблях.

У них теперь иные преференции,
и взгляд на жизнь – сквозь сумрак и туман
навязчиво-растерянной деменции,
в которой Неизвестность – капитан.

Они плывут по «серым территориям»…
Они уже не здесь, но и не там,
где, обрываясь, канет траектория
навек в тьмутараканский тарарам…

…а, может, и туда, где ждут пришествия
распятого невинного Христа
счастливые, с печатью сумасшествия,
немного не дожившие до ста…

Сожми мою руку сильнее,
и мне покажи, что живая…
Прости мне, но я не сумею
найти эту тропку, по краю

которой ты ходишь не зная,
что ты на диване, в квартире…
Сожми мою руку! Живая…
Но, где-то в особенном мире.

А кашки из ложечки хочешь?
Водички попьёшь хоть немного?
Что ищешь в искусственной ночи?
Быть может, тропиночку к Богу?

А Он не зовёт, не пускает
к себе за порог почему-то…
Зачем это Он допускает?
Зачем прибавляет минуты

к нежизни, несну, неуходу,
за облаком где-то скрываясь?
С обидой на Господа сроду
не жил я… Теперь сомневаюсь…

А, может, не видит, не слышит?
А, может, Он попросту занят?
Склоняюсь и слушаю… Дышит…
И руку ослабшую тянет…

Водички? Покушать? Не хочешь?
Давай, подверну одеяло…
А дни перепутались с ночью,
и времени, вроде, не стало…

Сожми мою руку… Покрепче!
Колышется жилка на шее…
А, вдруг, тебе станет полегче,
коль я помолюсь… Как умею…

Расскажите мне, внуки,
придя на могилу мою,
что Россия жива,
и народ хорошо в ней живёт.
Что в России теперь
лишь весёлые песни поют,
и гектары в Сибири —
богатый, большой огород.

Расскажите мне, внуки,
что нет больше в мире войны,
и с Россией считаются
лидеры супердержав.
Расскажите о том,
что не гибнут на фронте сыны,
и поела мечи и щиты
окончательно ржа.