Станислав Ваупшасов - Партизанская хроника

На следующий день рано утром в лагерь прибыл Константин Мурашко. После диверсии на аэродроме прошло три недели, и это время он не сидел без дела.

Рая Врублевская — член его подпольной группы — работала на военном складе, расположенном в Козыреве. Этот склад снабжал армию и воздушный флот радиоаппаратурой. Мурашко дал задание: при отправке аппаратуры на фронт вытаскивать паспорта.

— Я думаю, что это неплохие документы, — сказал Мурашко и передал их мне. Из другого кармана Константин достал пачку приказов и заметок.

— Откуда это?

— У пьяных эсэсовцев Рая Врублевская вынимает из карманов, — пояснил Мурашко.

Документы оказались ценными. Среди них были и такие, которые пополняли наши представления о методах борьбы оккупантов с партизанами и подпольщиками.

— Передай Врублевской благодарность от имени подпольного горкома партии. Пусть дальше так же работает, — сказал я Мурашко.

— Наметили мы с Раей, — продолжал Мурашко, — еще одно дело, правда, рискованное. Гитлеровцам на фронтах туго приходится, и вот они отправили на восток с аэродрома зенитную команду, а вместо нее поставили словаков. Рая Врублевская уже встречалась с ними и разговаривала, рассказывала про партизан. Словаки не желают воевать за фашизм, хотят перейти к партизанам… Мы обещали им устроить это.

Я задумался, молчал и Лещеня.

— Да, дело здесь рискованное, — через некоторое время проговорил Лещеня. — Может быть, эти словаки и на самом деле честные люди, а может, и провокация СД. Организовать предварительную встречу можно?

— Постараюсь. Они обещали прислать офицера, — ответил Мурашко.

— Встретимся. Для прикрытия выделим группу партизан, — добавил я.

— Этого не нужно, — запротестовал Мурашко. — Они сочтут это за недоверие к ним.

Мы согласились. Снабдили Мурашко пистолетом, гранатами, подпольной литературой, и он вышел обратно в Сеницу.

Спустя три дня, в последних числах октября 1943 года, он вернулся с двенадцатью словаками.

— Рудольф Заяц, — представился мне стройный, чуть выше среднего роста брюнет. Это был словацкий офицер. Он довольно хорошо говорил по-русски.

Рядом с ним стоял другой словак, блондин, могучего телосложения, такой же большой, как наш Карл Антонович.

— Ян Новак. Были отколоты от вас, а теперь товарищи… — попытался по-русски сказать он, но, сбившись, схватил мою руку и, улыбаясь, крепко сжал ее.

Познакомились со Штефаном Росьяром, Ёзефом Качалкой, Яном Голасом и остальными. Словаки были вооружены автоматами и пистолетами. На двух грузовых автомашинах они привезли пятьдесят тысяч патронов.

Партизаны приняли чехословацких товарищей как родных братьев.

Рудольф отозвал меня в сторону и, волнуясь, сказал:

— Хотели было вывести весь дивизион, но нашелся предатель, поэтому прибыл только расчет одной батареи. Только вы не подумайте, что другие словаки — ваши враги, — торопливо добавил он. — Мы на своей спине узнали, что такое фашизм, и давно хотели уйти к партизанам. Перейдут к вам и остальные… А теперь будем вместе бить гитлеровцев, — твердо закончил он.

— Будем, — подтвердил я и крепко пожал ему руку.

На другой день по указанию горкома партии Машков вместе с Рудольфом написали воззвание к солдатам словацкого дивизиона. Отпечатанные воззвания Мурашко отнес в город. Через Врублевскую их распространили среди солдат. Однако немцы после перехода к партизанам батарейного расчета увезли куда-то остальных словаков.

Из Озеричино вернулся Чернов и принес почту, свежие номера националистических газет «Раніца» и «Беларуская газета». Между газетами я нашел конверт. На нем было написано «Рудольфу Зайцу».

— Откуда это? — спросил я Чернова.

— Хадыка сказал, что кто-то ему в деревне передал, — несколько удивленно ответил Чернов и вышел из землянки.

Я осторожно раскрыл конверт. Внутри была маленькая записка.

— Что там? — спросил Лещеня. Я прочел вслух:

— «Господин Рудольф!

Уже прошло немало времени, как вы устроились у партизан.

Мы думаем, что вы умный человек и успели заслужить у них доверие. Советуем действовать, пока вас не разоблачили. Быстро уничтожайте штаб отряда и возвращайтесь обратно. С.».

— Скорее всего провокация, но проверить нужно, — сказал я.

Лещеня взял у меня письмо, внимательно осмотрел его и улыбнулся:

— Выдумка СД. — Он бросил бумажку на стол.

Я все же решил устроить маленькое испытание словакам. Вложил записку в другой конверт, аккуратно заклеил и, позвав Чернова, велел ему отдать письмо Рудольфу.

Спустя некоторое время в землянку вошел побледневший Рудольф. Он осмотрелся и, видя, что мы с Лещеней одни, проговорил:

— Ну и сволочи! Только фашист может так пакостно придумать. Вот! — Он подал мне знакомый конверт.

Я в присутствии Рудольфа принялся внимательно читать письмо. Ко мне подошел Лещеня. Потом мы оба подняли глаза на Рудольфа. Он был взволнован.

— Фашистам не по душе, что мы вместе с вами воюем, — блеснул глазами Рудольф.

— А товарищам своим вы показывали? — спросил, Лещеня.

— Нет, хотел раньше с вами посоветоваться, — ответил Рудольф.

— И не показывайте, — посоветовал я.

— Разрешите нам сегодня пойти на железную дорогу, мы еще раз покажем фашистам, кто мы такие, — нахмурился Рудольф.

Мы разрешили.

Словак вышел, а я позвал Андрея Ларионова и спросил о новых товарищах.

— С ними в огонь и в воду пойду, — горячо похвалил словаков Андрей. — Верные друзья.

— А вот посмотри-ка на это! — Я постарался принять недоверчивый вид и подал ему письмо.

Ларионов быстро пробежал записку и возмущенно посмотрел на нас.

— Не верю! — твердо сказал он. — В последний раз, когда мы были на железной дороге, нарвались на засаду. Я шел впереди. Все залегли и прикрыли меня огнем, а Рудольф, думая, что я ранен, подполз ко мне… Предатель этого никогда бы не сделал.

— А теперь, после этого письма, пойдешь с ними на железную дорогу? — спросил Лещеня.

— Пойду.

Я разыскал комиссара и все ему рассказал. Мы решили направить Ларионова вместе со словаками на задание.

Приближался 1944 год. Стали обсуждать новогодний номер газеты. В нем предстояло рассказать о великих победах Красной Армии на всех фронтах, о героическом труде рабочих и колхозников, о мужественной борьбе советского народа в тылу врага.

— Нужно написать и о славных походах партизан, — предложил Сакевич.

— А не будет ли это нескромным? — усомнился комиссар.

— Какая же тут нескромность. Напишем о совершенных в Минске диверсиях и о результатах боевой деятельности партизан. Пусть народ знает о нас, это будет его воодушевлять, — охотно поддержал редактора Машков.