Станислав Ваупшасов - Партизанская хроника

Из-под военной фуражки на меня смотрели пристальные, пытливые глаза. Я невольно задержал взгляд на крупных, немного резких, но правильных чертах худощавого, энергичного лица.

— Подрывник Константин Сермяжко, — представился он. Голос громкий, очень отчетливый. Я пожал ему руку.

— Кажется, кроме своих партизан, вы еще кого-то привели?

— Птичка попалась, в деревне Сухой Остров поймали. Зашли в деревню; хозяин, у которого мы остановились, рассказал, что появился новый человек, который хочет встретиться с партизанами… Вот я и привел его к вам. Недалеко от лагеря «наш друг» пытался бежать. «Чего ты удираешь?» — спросил я. Он растерялся, затем, стараясь казаться спокойным, ответил: «Думал, что вы не партизаны, боялся провокации». Прошли с километр, он опять, как заяц, в кусты прыгнул — и опять не вышло у него. Тут уж связали ему руки… Поговорите с ним, может, и не враг, но, думаю, порядочному человеку от партизан незачем бежать, — закончил Константин.

Я подошел к задержанному — коренастому, несколько рыхлому, с толстой короткой шеей человеку. Он исподлобья взглянул на меня и сейчас же опустил глаза. Из-под пиджака выглядывала холщовая рубашка, на ногах блестели галоши. На первый взгляд, это был обычный деревенский парень.

— Развяжите руки, — сказал я партизанам. Они немедленно выполнили приказание. Задержанный тряхнул затекшими руками, смахнул с лица комаров и, поняв, что я командир, шагнул ко мне.

— Почему мне связали руки? Ведь я советский человек и хочу бороться с оккупантами.

Я посмотрел ему в лицо.

— Почему пытались бежать?

Он смотрел куда-то поверх моей головы.

— Сначала думал, что не партизаны, а провокаторы, полицаи, — заученно проговорил он, все так же не глядя мне в глаза.

Я начал расспрашивать. Он твердил, что был в плену и вот уже два месяца как бежал.

— В каком лагере были?

— В Минске.

— После побега где скрывались? — задавал я вопросы.

— Сначала в лесу, потом в деревнях Радевичи, Ейпаравичи, последнее время жил в деревне Сухой Остров. Здесь и встретился с вашими партизанами, — без запинки рассказывал он.

Вопрос сложный: может, на самом деле честный человек, хочет бороться с фашистами?.. «Что делать?» — думал я.

В это время мимо проходила Настя с выстиранным бельем в руках. Увидев нас, она остановилась, взглянула на меня, потом на задержанного, подошла ближе.

— Честное слово, тот самый! — прошептала она.

Задержанный отвернулся.

— Кто? — поинтересовался я.

— Тот, который у меня по дороге в Минск документы проверял.

— Это точно? — переспросил я.

— Дайте еще раз взглянуть на него, — она посмотрела на задержанного и спросила: — Узнаешь меня?

— Нет… нет! — задрожал задержанный, поняв, что его карты раскрыты.

— Он! Честное слово! — уверенно сказала Настя.

Я посмотрел на шпиона.

— Зачем сюда пришел?

Он молчал, я повторил вопрос. Автоматчики взяли оружие наизготовку.

— Отпустите меня, я не виновен… Отпустите, я искуплю свою вину, — запричитал предатель.

— Кто тебя послал в этот район?

— Минское СД, — выдавил он.

— С каким заданием?

— Я должен был следить по деревням, к кому приходят партизаны, разведать их лагерь и какие у них силы.

— Много сведений передал минскому СД?

— Еще ничего… Я только начал… Я не виновен, простите меня, — захныкал шпион.

— Куда должен был передавать сведения?

— В Логойск, начальнику гарнизона… Но я еще ничего не сообщил… Отпустите меня.

Я расспрашивал шпиона о том, кто является начальником гарнизона в Логойске, сколько там эсэсовцев и полицейских, чем они вооружены. Шпион, надеясь спасти свою шкуру, подробно отвечал на вопросы. Я записал его показания, потом привел шпиона к штабной палатке. Подошли вызванные Воронянский и Тимчук.

— Вот кого прислало нам минское СД, — показал я на шпиона. — Что с ним делать будем?

— Расстрелять предателя, — сказал Воронянский.

Услышав это, шпион неожиданно рванулся и бросился в кусты, но сильный удар прикладом в плечо повалил его на землю.

Приговор был приведен в исполнение. На другой день встали до восхода солнца. Делегатов собралось много, прибыли представители от двадцати грех отрядов. Начиная совещание, я сообщил, что по решению Центрального Комитета партии и Государственного Комитета Обороны в Москве 30 мая 1942 года создан Центральный штаб партизанского движения во главе с Пантелеймоном Кондратьевичем Пономаренко, первым секретарем ЦК Компартии Белоруссии. В ответ послышалось громкое «ура!».

Чувства партизан мне были понятны. Для них, много месяцев оторванных от родных мест и Большой земли, создание Центрального штаба означало не просто организационное мероприятие, а признание того непреложного факта, что партизаны находятся в одном боевом строю с военнослужащими Красной Армии. Отсюда и та окрыленность, которую испытывали мои товарищи.

Мы подсчитали наши силы в северной зоне Минской области. Оказалось более трех с половиной тысяч партизан. Они уже наводили ужас на оккупантов. Однако еще не все отряды были хорошо организованы. Одни наносили чувствительные удары врагу, другие только вступали в борьбу. Но всем им не хватало опыта и оружия.

Члены партизанского Военного совета выслушали сообщения делегатов о нуждах отрядов. Делегаты в большинстве своем были помощниками командиров или руководителями диверсионных групп, поэтому хорошо знали, чего не хватает в отрядах.

В день прихода делегатов нами был принят четвертый самолет из Москвы.

Начальник штаба отряда Луньков выдал каждой делегации по двадцать пять килограммов тола и патроны, Морозкин снабдил литературой. Здесь были свежие номера «Правды», «Красной звезды», «Комсомольской правды», книги о героических подвигах советских воинов на фронте. И надо было видеть, как осторожно и бережно делегаты укладывали литературу в вещевые мешки.

Константин Сермяжко жадно смотрел на оставшуюся литературу.

— Дайте еще, — не вытерпев, попросил он, — нам она дороже хлеба.

— И так много набрали, не донесете, — возразил комиссар.

— Я скорее соглашусь оставить часть патронов, а литературу возьму… У вас есть рация, вы каждый день слушаете Москву, а мы всегда с нетерпением ожидаем новостей с Большой земли… Не жалейте… Патроны мы у немцев отнимем, а этого-то нигде не достанешь, — взволнованно говорил Сермяжко.

— Хорошо сказано! — улыбнулся Морозкин и добавил пачку литературы.

Кто-то тронул меня за плечо. Я обернулся и увидел озабоченное лицо Воронянского. Он отозвал меня в сторону.

— Украинцы, перешедшие к нам, нервничают. Цыганков прислал их представителя, — сказал он. — Они чувствуют себя обиженными, видя наше недоверие. Просят Цыганкова дать возможность увидеть партизан, поговорить с ними. Цыганков ручается, что ребята они хорошие, смелые…