Михаил Рывкин - Хроника страшных дней. Трагедия Витебского гетто

Более половины каждого газетного номера занимала информация о событиях на фронтах войны с непременным подчеркиванием «освободительной миссии» вермахта и «захватнических» целей антигитлеровской коалиции. Потом шли директивы оккупационных властей и рядом — откровения местных писак, замешанные на юдофобии и русофобии, на идеях крайнего белорусского национализма, подброшенных фашистскими хозяевами. Все это бережно сохранял главный редактор газеты.

Ранним утром 26 ноября 1942 года А. Л. Брандт вышел из дома и привычным маршрутом направился в редакцию «Нового пути». В нескольких сотнях метров от дома его настигло возмездие. Гитлеровцы подняли на ноги все службы, был прочесан каждый дом на Пролетарском бульваре и прилегающих к нему улицах, а стрелявший как в воду канул. В отместку каратели схватили 50 человек и в качестве заложников заключили в концлагерь на территории бывшего 5-го железнодорожного полка.

Военный комендант Витебска издал обращение, в котором говорилось: «26 ноября 1942 года на Сенной площади неизвестными лицами был убит немец Брандт. В связи с проведением карательных мер арестовано 50 человек, которые 28 ноября 1942 года в 10 часов утра будут расстреляны, если к этому времени со стороны русского населения не будут даны показания для выявления виновных.

Показания должны быть сделаны в СД г. Витебска (политехникум). Показания останутся под строгим секретом. Награждение будет дано продуктами».

Матери и жены арестованных упросили жену А. Брандта Г. Степанову сделать все, чтобы их мужья и сыновья были отпущены. То ли опасаясь за своих малолетних детей, то ли из-за желания искупить вину мужа, она упросила отпустить заложников, и, благодаря ее заступничеству, они через две недели были освобождены.

Уже после войны стало известно, что операцию по ликвидации А. Брандта провели витебские подпольщики Михаил Стасенко и Иван Наудюнас при участии Евгения Филимонова и Владимира Кононова. Они были награждены боевыми орденами.

И. Наудюнас в феврале 1943 года был тяжело ранен и отправлен на Большую землю. После войны работал в Латвии. М. Стасенко и Е. Филимонов погибли 19 мая 1943 года в схватке с карателями. В. Кононов прошел войну, окончил военно-политическую академию им. В. И. Ленина.

На 3-й Загорянской улице в районе Юрьевой горки жила семья Александра Фомича и Ксаверии Ивановны Халиво, их дети и внуки. Жили тихо, ничем особенным не выделялись среди соседей и не думали, не гадали, что наступят черные дни и судьба поставит их перед выбором: закрыть глаза на чужое горе и спокойно дожидаться лучших времен или ежедневно, рискуя собственной жизнью, оказывать помощь тем, кто нуждался в ней. Ксаверия Ивановна и Александр Фомич хорошо знали семью Соснеров. Их дочь Виктория училась вместе с Борисом Соснером в ветеринарном институте, а другая дочь Ядвига — в одной школе с Хеной Соснер. Когда ее сестра Соня, не успев эвакуироваться, попала в гетто, довоенные знакомые приходили к ней. Приносили хлеб, лепешки из картошки в мундирах. Иногда часовой не обращал на это внимания, и удавалось передать немудреную еду. Но часто охранники передергивали затвор винтовки и грозили убить и тех, кто помогал, и тех, для кого несли еду. Где-то в конце августа Соня Соснер убежала из гетто. Где пряталась почти месяц, никто сейчас сказать не может. Но в конце сентября, когда стало подмораживать, она пришла на 3-ю Загорянскую в дом № 8:

— Ксаверия Ивановна, пусти переночевать. Утром я уйду.

Хозяйка дома в ответ спросила:

— Тебя никто не видел? — и, не дождавшись ответа, открыла дверь.

Дом Халиво стоял на высоком месте, и подходы к нему хорошо просматривались со всех сторон. И хотя внизу, на Инженерной улице жили люди, которых Ксаверия Ивановна знала много лет, она боялась, а вдруг увидят, расскажут. Дойдет слух до немцев или полицаев. Расстреляют всех: и детей, и внуков. От этих мыслей она не могла уснуть. Но ни разу не отказала Соне ни в еде, ни в ночлеге. Только по утрам неистово молилась Богу, чтобы тот помог и ее семье, и еврейке, которую она прятала. Ближе к зиме в дом к Халиво стали наведываться немцы. Придут, сядут пить чай, греются в тепле. Однажды Соня Соснер столкнулась с ними лицом к лицу. Ксаверия Ивановна не растерялась и сказала:

— Это моя дочь.

Временами Соня уходила и пряталась у других людей. Потом возвращалась, но никогда не рассказывала, кто ее прятал в эти дни. Говорила только, что есть еще хорошие люди. Зимой 42-го года она пришла в дом и сказала:

— Мне сделали «русские» документы. Обещали провести к партизанам. Надоело жить в страхе. Пройду в лес — так пройду.

Ей повезло…

После войны она встречалась с Ксаверией Ивановной и Александром Фомичем Халиво. Рассказывала, что в партизанском отряде ей сначала не поверили. Говорили, что все евреи в Витебске погибли. Месяца два проверяли. В конце концов удостоверились, что говорит правду. Некоторое время она была в партизанах, а потом ее переправили на Большую землю.

Среди тех, кому довелось испить горькую чашу фашистской оккупации, была и семья Захара (Залмана) Хононовича Рубина. Сам он в первые дни войны записался в ополчение и вскоре был переведен в одну из воинских частей. Вместе с другими бойцами его маршем отправили в Велиж. Часть шла без оружия. Когда она прибыла в Велиж, поступил приказ срочно вернуться в Витебск. В городе он не задержался. Забежал домой, чтобы повидаться с родными, но жены дома не оказалось. Попрощался с детьми, оставил жене записку.

Его жена, русская женщина Юзефа Антоновна Ефимова, работала медсестрой в городской (еврейской) больнице, потом в роддоме. Она хотела эвакуироваться, но когда пришла на службу за расчетом и документами, ей сказали, что роддом уже функционирует как военный госпиталь и весь медперсонал должен оставаться на рабочих местах до особого распоряжения. Фашистские войска заняли город, а «особого распоряжения» так и не поступило. Так Юзефа Антоновна Ефимова с тремя детьми осталась в оккупированном гитлеровцами городе.

После приказа немедленно зарегистрироваться всем, кто имеет отношение к евреям, Юзефа Антоновна поняла, что их ждут страшные дни, и уничтожила метрики детей, где была записана национальность отца. Но без документов жить нельзя. И они пошли в отдел здоровья горуправы, который тогда возглавлял М. Л. Мурашко. По довоенным временам он знал семью Рубина-Ефимовой, но когда Юзефа Антоновна с детьми вошла в кабинет, спросил, глядя на старшую дочь: «А это кто такая?». Юзефе Антоновне пришлось долго его уговаривать выдать новые метрики.

Беда в том, что их дом сгорел и жить было негде. Вскоре по совету знакомых семья перебралась в поселок Верховье, находящийся недалеко от Витебска. Там Юзефа Антоновна с тремя детьми стала жить в одной маленькой комнатке в деревянном бараке.