Петр Лебеденко - Навстречу ветрам

— Но вы думаете, что на этом все и закончилось? Андрей и Никита решили все же показать, что они уж не такие тюлени, как о них подумали из-за этой проклятой осетрины. Они начали расхваливать друг друга. Никита начинает: «Ах, если бы вы знали, что это за летчик Андрей Степной! Мир таких не видел. Для него фигуры высшего пилотажа — это все равно, что простая арифметика для профессора математики!» А Андрей в это время хвалит Никиту. «Нет, — говорит он капитану «Вечерней звезды», — вы даже представить себе не можете, что это за человек, Никита Безденежный! Умница, светлая голова, необыкновенный лингвист!» — «Да что вы? — удивляется капитан. — И много языков он знает?» — «Французский, английский, итальянский». — «По-французски я когда-то разговаривал», — говорит капитан и направляется к Никите. А Никита, как вы знаете, говорит по-французски так же отлично, как я по-полинезийски. Но виду не подает. Подходит к нему капитан и просит: «Не сможете ли вы, молодой человек, перевести на французский одну строчку известной русской песенки: «Ах вы, сени, мои сени». — «С удовольствием, — отвечает Никита. — В переводе на французский это будет выглядеть так: «Ах, вестибюль, мой, вестибюль!»

Когда утих смех курсантов, Вася закончил:

Но не думайте, что после этого Андрея и Никиту позорно изгнали. Просто, к ним подошел сам председатель горсовета и сказал: «Наше общество очень признательно вам за то, что вы осчастливили нас своим посещением, но… В общем, разрешите пожелать вам спокойной ночи…»

Вася, может, продолжишь?! — крикнул Никита, входя в комнату.

А, Никита, Андрей! Мы только сейчас вспоминали вас. Я тут рассказывал ребятам про Яшу Райтмана и думал: «Вот жаль, нет Никиты и Андрея! Посмеялись бы!»

А уже через две недели, когда закончилась наземная подготовка и рулежка, эскадрилья вышла на аэродром для полетов.

Это утро каждый курсант вспомнит и через двадцать лет. Голубоватое тихое утро с застывшими листочками деревьев, с легкими, прозрачными облаками в синем небе. Вспомнит курсант и гордое волнение в глазах при готовившегося к первому полету товарища, и незабываемое волнение души.

Один за другим выруливали на старт самолеты. Со стартовой линии дежурные взмахивали белыми флажками: разрешено взлетать — и навстречу ветрам улетали в первый полет будущие летчики. На каждом лице в счастливых, глазах — радость этой незабываемой минуты и тревога: как-то я буду чувствовать себя в воздухе? Каждый курсант перед тем как сесть в самолет, окидывал взором широкую степь, долгим взглядом смотрел на блестки росы, разбрызганной по зеленой траве, прислушивался к тишине. Словно хотелось запомнить все это надолго, может быть, навсегда.

…Никита проверил ремни, надвинул на глаза очки и доложил:

Курсант Безденежный к полету готов!

И вот он в воздухе. Плывет внизу земля, незнакомая, неузнаваемая. Плывет медленно, удаляясь все дальше и дальше. Какое-то особое чувство охватывает каждую клетку тела, хочется смеяться и петь от счастья.

Смотрите влево, — сказал инструктор. — Видите «Т»?

Никита утвердительно кивнул головой:

Вижу.

Делаем второй разворот.

«Второй? — подумал Никита. — А когда же был первый? Неужели прозевал? Растяпа! А еще давал себе обещание не отвлекаться, за всем наблюдать. Сколько же времени мы летим?»

Он взглянул на часы, но тут же вспомнил, что не заметил времени взлета. «Коробочка», или полет по кругу от взлета до посадки, длится шесть минут. Шесть минут! Почему не шесть часов?! Почему не шесть дней? Лететь бы и лететь все выше и выше, все дальше и дальше…

Убираем газ, — говорит инструктор, — готовимся к четвертому развороту.

Сразу стало так тихо, что зазвенело в ушах. Так тихо может быть только в воздухе. Ни единого, звука не доносится с земли, только посвистывает ветер в расчалках и, кажется, слышно, как винт рассекает воздух.

— Идем на посадку. Наблюдайте за землей.

Никита видит посадочное «Т» и финишера с флажком. Кто это? Да, Яша! Яша Райтман. Рожица Яши расплылась в счастливой улыбке, словно он сам, а не Никита идет на посадку. А там, впереди, десятки глаз наблюдают за самолетом и, конечно, как только Никита станет на землю, его окружат плотным кольцом и посыплются вопросы: «Ну как, Никита, хорошо? Не боязно?» «Очень хорошо, — ответит Никита. — И ничуть не боязно, трын-трава! Только время в воздухе летит уж очень быстро…»

Инструктор Алексей Прокофьевич Быстров больше всего в своей жизни любил летать. Пожалуй, в училище не было летчика, который так страстно был бы привязан к своей профессии, как он. В нелетную погоду, когда аэродром был закрыт туманом или ветер не позволял подняться в воздух, Быстрое не находил себе места. Тиская в зубах не перестававшую дымить коротенькую трубку, он ходил вокруг самолета злой и угрюмый, кляня на чем свет стоит погоду и заодно всех синоптиков. Приземистый, широкоплечий, издали он казался неповоротливым и медлительным, но стоило к нему приблизиться, как это впечатление сразу же исчезало: все движения его были порывисты, стремительны и точны. Быстрова почти никогда не видели отдыхающим: он все время что-то делал, куда-то спешил, кого-то искал, словно внутри у него действовала навечно заведенная пружина. Еще в первый год пребывания в училище курсанты в шутку прозвали Быстрова индейским именем — Чики-Туко, что на делаварском наречии означало «человек-непоседа». Он не отзывался на это имя, но и не сердился…

Летную биографию своего инструктора Андрей и Вася Нечмирев узнали случайно. Однажды, когда Быстров проводил с летной группой наземную подготовку, его зачем-то вызвали в штаб училища. Старшекурсник, который пришел за Быстровым, с интересом оглядел курсантов и сказал:

Повезло вам попасть к Чики-Туко.

Куда попасть? — спросил Вася.

К Человеку-Непоседе, — засмеялся старшекурсник. — К инструктору Быстрову. С ним не пропадете.

Вася достал коробку «Казбека» (сам он курил «Ракету», но на всякий случай всегда имел при себе хорошие папиросы) и услужливо предложил:

Закурите, пожалуйста. А почему вы говорите, что с ним мы не пропадем?

С Чики-Туко? — старшекурсник даже удивился. — Да он же… За четыре года он не отчислил ни одного курсанта! На себе вывезет, а человеком сделает. Кто-кто, а Быстров знает, что такое отчислить курсанта. Да об этом вы, наверно, уже слышали?

Ничего не слышали, — признался Вася и попросил: — Расскажите.

Курсант взглянул на часы, сел на траву:

Садитесь. Самого меня тогда в училище еще, конечно, не было, но, знаете, из поколения в поколение… В летной группе, где Быстров был курсантом, инструктор свирепствовал зверски. Часа три-четыре повозит, видит, что плохо получается с расчетом или посадкой, — и все. Собирай чемоданчик, до вокзала и пешком дойдешь. А то уже и самостоятельно выпустит, в зоне человек часа три налетает, потом вдруг — отчислить. «Как, почему, за что?» — «Не получается вираж. Понятно? Не получается и не по-лу-чит-ся! Советую идти на техническое отделение».