Владимир Шатов - Сталинград

Стремясь обезопасить себя, фашисты придумали защиту от «ручной артиллерии» русских.

- Ну и мы не лыком шиты! – сказал Григорий и поднял валявшуюся на земле проволочку.

- Что ты делаешь?

- Зараз поймёшь…

Он свернул из алюминиевой проволоки крючок и закрепил его на гранате. Потом спокойно выдернул чеку и широко размахнувшись, бросил её в подвальное окно. Крючок на гранате зацепился за ячейку сетки и через несколько мгновений та взорвалась.

- Лихо! – изумился Селезнёв и принялся прилаживать крючок к своей гранате.

- Бросай в левое окно. – Коротко приказал Шелехов и метнул свою.

Буквально через день все защитники Сталинграда использовали нехитрый приём, позволяющий доставать отдыхавших врагов.

… Заводской цех, обороняемый батальоном изрядно прореженной 13-й гвардейской дивизии, немцы никак не могли взять: танки угробили, авиация не брала засевших в развалинах защитников, а снаряды делали перелёты. Один немецкий танк, застрявший в завалах по самую башню, красноармейцы захватили и сделали из него дот.

- Схожу-ка я в тыл. – Сказал Селезнёву Григорий, на короткое время оставшийся за старшего в малочисленной части.

- Зачем?

- Выбью зимнее обмундирование, и может, помоюсь…

Два месяца батальон не был в бане. Никто не менял бельё и портянки. Григорий обносился вконец и вонял неимоверно. Сапоги носил немецкие с широченными голенищами, бельё - из чёрного шёлка, добытого на каком-то заводском складе. Паразиты скатывались с него как на салазках.

- Последний раз мы с Мишей «мылись» три ночи назад, - с болью признался он напарнику, - разделись до трусов - и в сугроб!

- Не убивайся ты сильно Григорий Пантелеевич! – откликнулся Селезнёв, знавший об их родственных отношениях. – Война…

- Будь она проклята!

Вода ценилась на вес золота. Бойцы с превеликими трудностями приносили от Волги расколотый взрывами лёд и ставили в вёдрах на печурку. Часто получалось страшное соотношение - ведро воды равнялось человеческой жизни …

- Слышал, что тыловики настоящую баню соорудили на берегу. – С плохо скрытой завистью сказал сержант Шелехов.

- Конечно, сходи! – поддержал его идею Селезнёв.

Инициативу по постройке бани проявил полковник Родимцев, организовав бригаду строителей. Разобрали дебаркадер и из него, в «штольне», в обрыв берега встроили баню.

- Когда комдив принимал работу, то всех согнал с полок, жарясь «насмерть» веником! - сообщил Григорию старшина хозроты Филимонов, к которому он зашёл по старой дружбе.

- Наш командир первый, что в бою, что в бане! – с нежностью в голосе сказал гость.

Среднего роста, крепко сбитый, смуглолицый, черноволосый, старшина отличался быстрой реакцией, трезвым умом и точностью движений.

- Редко я видел на войне людей, которые так много делали для общей пользы, - подумал Григорий глядя на него, - иногда в ущерб себе и никогда не афишируя свои добродетели.

Филимонов не был тем старшиной, который только заведует продуктами и живёт около кухни. Меньше всего он занимался устройством собственных дел и совсем не стремился ублажать начальство и частот шутил:

- Всем зад всё одно не перелижешь…

Он же устроил Шелехову долгожданную помывку и отвёл к лысому интенданту:

- Ты с ними строже…

- А сапоги у них есть?

- У этих чертей складских всё есть, - ухмыльнулся Филимонов, - кроме совести…

У Григория совсем не было опыта общения с «бойцами тыла», поэтому вначале он промямлил:

- Дадите обмундирование батальону?

- Получите в порядке очереди.

- Обносились мы до того, што с трупов немцев снимаем сапоги.

- Да вас всё равно поубивают там…

- Сейчас же чтобы было!.. Иначе взлетите на воздух. Гранату брошу, я успею уйти, но вы уже тут остаётесь, - зло пошутил Григорий.

- Сейчас, сейчас!.. Пиши, Костя, разнарядку чтобы одели первый батальон!

Ночью над Волгой послышался шум мотора русского «кукурузника». Противник молчал, почти прекратив стрельбу. Чистый и приодетый Григорий отдыхал от шума боя, по привычке вглядываясь в тёмное небо, но кроме звука приглушенного мотора - ничегошеньки.

- Тихо у вас тут… - сказал он хозяину.

- Что ты хочешь, - хохотнул Филимонов, - в глубоком тылу живём…

Звук самолёта постепенно пропал. Где-то в километре от землянки, где он с хозяйственным старшиной и политруком полка поминал погибшего Кошевого, разорвалась серия небольших бомб.

- Ночной бомбардировщик отбомбился и возвращается. – Прислушавшись, сказал старшина. - Мотор включит, когда минует нашу передовую, уже над Волгой, и исчезнет…

- Немецкая оборона так запутана, что наши разведчики не могут разобраться в их траншеях и заграждениях. – Включился в разговор пьяненький капитан. – Откудова она знает, где доты, дзоты или огневые точки?

- Так что «ведьма» только попугала немцев и улетела в свой тыл, на отдых…

Филимонов был многоопытен, умел урвать лучшие продукты на тыловых складах, умел достать всё, что можно было тогда раздобыть, и не стеснялся в средствах. Поэтому на поминках было что выпить и закусить. Григорий махнул стакан самогонки и сказал на выдохе:

- Никакой цели она не разгромила, не разбомбила, а в лётной книжке отметка - выполнен боевой вылет, враг понёс потери…

- Бравурными отчётами войны не выиграть!

Противник опять начал артобстрел, но если брал ниже, то снаряды не долетали метров на пятьдесят до линии штабных землянок. Если брал чуть выше, то они рвались по Волге.

- Впустую снаряды переводит… - отметил Григорий.

- А тебе жаль?

Пулемётные трассы тоже не достигали цели, пролетая выше или рикошетя впереди. Их можно было поразить только миномётным, навесным огнём, от которого собеседники укрылись в блиндаже под несколькими накатами брёвен.

- Хорошим мужиком был Михаил, - сказал хмелеющий старшина, - давайте выпьем за упокой.

- Он был не мужиком, а казаком! – поправил собутыльника Григорий.

- Ты чего Шелехов? – опешил политработник.

- Миша - прирождённый казак!

Филимонов кратко заметил, многозначительно оглянувшись по сторонам:

- Не залупляйся!

- Что за речи? – начал трезветь капитан.

- Нормальные…

- В особый отдел захотел?

Вдруг кто-то постучал в деревянную дверь землянки.

- Назад! - гаркнул практичный старшина.

- Прикладом его! - грубо, басом поддержал его капитан.

Здесь, около Волги, сразу установился жестокий закон - не пускать чужого в свою землянку. Во время боя некоторые солдаты не выдерживали, старались оторваться от своего отряда, ускользнуть, затеряться, перебиться где-нибудь и как-нибудь, так как каждый думал:

- Именно сейчас мне так хочется жить, что кажется, выпади такой шанс, и я буду радоваться каждому дню… Буду жить, используя каждую минуту, да что там минуту, каждую секунду подаренной небесами жизни…