Георгий Соколов - Нас ждет Севастополь

— Не рискнут советские войска штурмовать Сапун-гору, — заверил он своих штабистов. — А если рискнут, то мы им устроим там мясорубку.

Но наши войска готовили штурм Сапун-горы. Здесь днем и ночью работала артиллерия и авиация, обрушивая на доты и дзоты тысячи бомб и снарядов. А в это время пехотинцы старались сократить расстояние между исходными рубежами атаки и позициями противника. Настойчиво, метр за метром продвигались они вперед, используя расщелины, овраги. Пехотинцы превращались в шахтеров. Они врубались в горы, пробивали узкие тесные ниши под каменными выступами. Открытые участки проходили под землей до выгодной расщелины, а потом опять рыли подземные галереи.

Утро 7 мая выдалось тихим, безоблачным. Весна брала свое. Зеленая поросль трав покрыла землю. Зеленела даже изрытая, исковырянная Сапун-гора. Пряные запахи весны мешались с тошнотворной вонью от взрывов снарядов, мин и бомб.

Веселые лучи солнца позолотили вершину Сапун-горы, а туман, переливаясь волнами, начал оседать в лощинах, думалось, что вслед за этим, приветствуя утро, взмоют вверх жаворонки и воздух огласится птичьими песнями.

Казалось, война отошла куда-то дальше, уступив место всепобеждающей весне, извечно радующей человечество.

Весеннюю идиллию нарушили пушечные выстрелы, возвестившие о начале штурма. А через несколько мгновений повсюду завыло, застонало, завизжало. Тысячи и тысячи снарядов и мин разного калибра врезались в каменную грудь Сапун-горы. Гора окуталась черным дымом. Потом дым стал желтеть, краснеть. Словно лава во время извержения вулкана, потоки густого дыма покатились в Инкерманскую долину, к Черной речке.

В воздухе появились сотни наших бомбардировщиков и штурмовиков. На вражеские укрепления посыпались бомбы.

Снаряды и бомбы дробили камни, рушили немецкие укрепления. Глыбы камней, как метеоры, со страшным свистом проносились над головами.

Вверх взвились красные ракеты — сигнал атаки.

Натиск советских пехотинцев был столь стремительным, что они с ходу овладели первой линией обороны противника. Но вторую линию с ходу занять не удалось. Вражеские огневые точки ожили, кругом засвистели пули, в атакующих полетели гранаты.

Атакующие залегли. Опять заработала советская артиллерия. Штурмовые отряды снова бросились в атаку. На второй линии бой шел за каждый выступ, за каждый камень. Гитлеровцы отступили. По ходам сообщения немецкие солдаты и офицеры отошли к вершине. Наши штурмовые отряды преследовали их по пятам. Бой закипел на гребне. Здесь началась самая ожесточенная рукопашная схватка. Все перемешалось. Гитлеровцы отчаянно сопротивлялись. Они понимали, что тут последняя их линия обороны, а потом придется катиться до самого города. Зачастую невозможно было стрелять, бросать гранаты. В ход шли приклады, штыки, финки, камни.

К вечеру наши войска закрепились на гребне. На какое-то время наступило затишье, условное, конечно, ибо стрельба продолжалась с обеих сторон.

Наши штурмовые отряды собирались с силами для утреннего штурма, приводили в порядок оружие, проверяли запасы гранат и патронов. На гребень поднялись санитары для эвакуации раненых.

Впервые, пожалуй, за всю войну гитлеровцы предпринимали ночные атаки, чтобы сбросить с гребня советских пехотинцев. Но это им не удалось. За ночь на Сапун-гору поднялись свежие силы. Артиллеристы сумели вкатить на гору свои орудия, чтобы утром бить прямой наводкой.

На рассвете советские войска вновь перешли в наступление. В полдень они были в двух километрах от города.

Удивительно, откуда брались силы у советских воинов. Им не довелось выспаться, отдохнуть. Но они не сетовали на это. Они были охвачены тем наступательным порывом, когда забывается и усталость, и бессонные ночи.

Советская пехота залегла перед последним оборонительным рубежом немцев на внутреннем севастопольском обводе. Этот железобетонный оборонительный рубеж состоял из многочисленных дотов и дзотов, блиндажей, противотанковых рвов, минных полей и проволочных заграждений. С ходу его не возьмешь. Нужна артиллерийская и авиационная обработка.

К этому времени наши войска южнее Сапун-горы овладели другой сильно укрепленной высотой — Горной.

Боясь быть отрезанными, немцы стали поспешно отступать за внутренний обвод города, рассчитывая там остановить наступление наших войск. Но тут в действие вступили советские танки. Давя пулеметы, артиллерию и живую силу противника, они устремились по долине между Сапун-горой и высотой Горной и заняли юго-восточную окраину Севастополя.

Одновременно гвардейские части, взявшие штурмом Бельбек, ворвались на северную сторону города, и перед ними открылась панорама Северной бухты. А соседи слева начали бой за устье Северной бухты. Необходимо было форсировать бухту, а переправочных средств не было. Под огнем врага гвардейцы принялись сколачивать и спускать на воду дощатые, бревенчатые плоты и на них переправляться на другой берег — сквозь дым, шквальный пулеметный огонь. Около берега нашли склады гробов. На каждом из них черная свастика.

— Так это же готовые шлюпки, — сообразил кто-то.

И вот на берегу появилась вереница солдат с гробами на плечах. Их спускали на воду, в каждый садился солдат, брал доску или лопату вместо весла, и вскоре флотилия гробов двинулась вперед.

Майор Гартман, наблюдавший за Северной бухтой в стереотрубу, увидев плывущие гробы, оторопело отшатнулся. Эти гробы были как символ потустороннего мира. Всю дорогу в штаб ему мерещились гробы со свастикой.

Отметив на карте занятые советскими войсками укрепленные пункты, Гартман криво усмехнулся и вслух произнес:

— Гитлер капут…

Он и сам чувствовал, что ему — капут. «Как могло получиться, что советские войска за двое суток овладели высотами, за которые мы дрались более двухсот суток? — размышлял он. — Ведь у нас была мощная оборона, больше орудий, солдат, чем имели советские войска во время обороны в сорок втором году. Наши дрались отчаянно, их нельзя упрекнуть. Так почему же, почему? Я не могу этого понять, черт меня побери! Какой же я разведчик, если не могу понять! Конец, конец…»

На него нашло отчаяние. Бежать, бежать из этого пекла! Но куда? Как? Генерал Альмендингер сбежал. Крысы бегут с тонущего корабля… Неужели придется сложить здесь голову? Есть еще одно средство спасти жизнь — плен. Боже, какой позор: стоять с поднятыми руками перед русским вонючим солдатом, а то и перед узкоглазым узбеком и с унылым видом бубнить: «Гитлер капут, Гитлер капут». А жить так хотелось! Плен? Ну что ж, надо приготовиться. Пожалуй, следует обзавестись солдатским обмундированием и солдатскими документами. А с солдата какой спрос? «Отправят в лагерь, — думал Гартман, — после войны вернусь домой. Война, судя по всему, кончится скоро. Германия, конечно, будет повержена, города разрушены, будет опять, как после первой мировой войны, инфляция, голод, безработица. Жизнь настанет собачья. Но можно будет уехать в Швейцарию или Швецию…»