Иван Петров - Будьте красивыми

— Пойдем, Лена, пойдем, — наконец сказала она. — Завтра нам с тобой опять дежурить. Может, снова будет солнечный день. Пойдем, Лена…

И Елена послушно встала.

— Ты права, девочка, — сказала она с хрипотцой. — Не отрываться от ведущего. Веди сегодня ты. Я совсем расклеилась…

— Ой, что ты! — испугалась Варя, услышав это лаврищевское слово «ведущий». — Я — вести? Тебя? Леночка, я твоего мизинца не стою. Я за тобой пойду, Леночка, за тобой. И ты не изводи себя. Это пройдет, верь мне! — говорила Варя. — Ты понимаешь, пройдет, пройдет! — повторяла она, не зная, что пройдет — или отчаяние у Елены, или хрипота у нее в голосе. Ей просто хотелось подбодрить ее…

Елена не перечила ей, и Варе было радостно оттого, что ее называют ведущей — и не кто-нибудь, а сама Елена Гаранина.

Утром они заняли места у телетайпов.

Хотя здесь, под землей, не было солнца, во всем чувствовалось, что и сегодня выдался летный, солнечный день. Майор Желтухин почти безвыходно сидел у аппаратов, лишь на короткое время отлучаясь к командующему с докладом.

— Наши войска и подвижные части вышли в район… — диктовал он Варе. — Противник отходит общим направлением на город… Приказано разведать все дороги вглубь на 75–100 километров. Есть предположения, что в лесу, 10 километров юго-восточнее пункта… противник накапливает танковый кулак на пути наших наступающих частей…

Варя смотрела через левую руку и видела на карте у Желтухина пути наступления наших войск: огненные стрелки вклинились далеко за синюю линию немецкой обороны. По положению стрелок она определила, что наступление ведется не только юго-восточнее города, но и севернее — красные стрелки будто клещами охватывали его.

— Танковый кулак? Неужели остановят? — воскликнула Варя, хотя вступать в такие разговоры с командованием у связистов не было принято. Но Желтухин и сегодня был добр с нею.

— Это не кулак, а кулачок, — сказал он. — Больше названиями бьют: «тигры», «пантеры», «фердинанды». Конечно, порогаться придется, если этих «тигров» и «пантер» наскребут сотни две-три…

— Как вы сказали: порогаться?

— Это в смысле пободаться. Мой сын так говорит. Быки у него не бодаются, а рогаются. Рогами же они бьются! Вот и мы: порогаемся. А для этого, может быть, надо и остановиться, друг друга покачать взад-вперед. Так ведь быки рогаются?

— Взад-вперед — это значит и отойти обратно перед танками? — в ужасе сказала Варя. — А как же наступление, как же конец войны?

Желтухин не успел ответить. Загремел радиотелетайп. Это был новый аппарат беспроволочной буквопечатающей связи. Включенный только на прием, он передавал сигналы службы наблюдения и оповещения.

«„Воздух! Воздух!“ — выстукивал аппарат. — Пункт К…36 „Юнкерс-88“, курс 120, высота 2700, время 10–17».

Желтухин пересел на аппарат истребительного корпуса, передал сигнал «Воздух» с приказанием встретить «гостей».

Вскоре поступило донесение о результате воздушного боя: шесть немецких самолетов сбито, не вернулись с задания пять наших истребителей.

На смену сбитым и обращенным в бегство самолетам противника летели другие, к ним навстречу взмывали в небо наши истребители. Напряженно «работали» штурмовики, целый день с утра до вечера совершая вылет за вылетом.

— Двенадцатый особенно доволен работой группы «Восток-59», — диктовал Желтухин. — Ведущего группы, сделавшего пять заходов над целью и уничтожившего три артбатареи противника, представить к награждению. Передаю задачу на очередной вылет…

Варя наблюдала за Гараниной. Елена, как всегда, была на работе невозмутима. Но это была невозмутимость внешняя, невозмутимость артиллерийского снаряда, запущенного в логово врага: сам снаряд не выражал никаких чувств, настроений, он просто делал свое дело, положенное ему, а именно — летел в логово врага, и такое дело, положенное ей, невозмутимо выполняла и Гаранина. О ее чувствах, настроении можно было прочесть разве по ее рукам. Они, эти ее руки, были сегодня изумительны. Они как будто выбивали те же свои привычные пятнадцать тысяч ударов в час, рождали тот же водопад звуков, но Варя слушала музыку ее работы, ловила такт и ритм ее и вместе с восторгом, с каким она всегда слушала работу Гараниной, переживала гордость за Елену: так легко, четко, подчеркнуто четко, законченно и уверенно, еще не звучала мелодия из водопада звуков, рожденных ее руками. Не изучая выражение лица Гараниной, не спрашивая ее, а лишь слушая ее работу, Варя могла безошибочно угадать и ее настроение: оно вполне соответствовало настроению самой Вари, настроению майора Желтухина, летчиков, которые били врага в воздухе и штурмовали на земле, — настроению всего этого горячего боевого дня, который еще на один день приближал людей к концу войны. Это было настроение победы, только победы, а раз победы, то и жизни. Варе было радостно оттого, что в борьбе за эту победу Елену не останавливали ее личные жертвы и потери — и это было так мужественно и красиво, что Варя не находила слов для определения ее мужества и красоты и только шептала, стараясь подражать в своей работе Гараниной: «Не отрываться от ведущего, девочки! Не отрываться, милые!»

До ее сознания дошло, что на узле что-то случилось. Шелковников, сгорбясь, выскочил зачем-то на улицу, только загремели ступеньки у выхода. Руки Гараниной взлетели и замерли над клавиатурой.

— А, черт! Неужели заметят наши связные самолеты! — держа ленту радиотелетайпа, выругался майор Желтухин, чего никогда не было с ним.

Гаранина строго посмотрела на Варю, будто прибывая ее не обращать ни на что внимания, и руки ее опустились на клавиатуру, продолжая свое дело.

Началась бомбежка. Звуки взрывов были глухие, далекие, будто где-то под землей били в тяжелые чугунные ворота: «Открывайте! Открывайте!» Но ворота не открывались, ворота были прочны; звуки ударов стали приближаться, и Варя инстинктивно спрятала голову в плечи.

— Ничего, девушка, ничего, садитесь, — сказал Желтухин, склонясь и прикуривая из сделанных лодочкой ладоней, будто в блиндаже был ветер, который мог загасить огонь. — Передавайте: Особая благодарность Двенадцатого ведущему группы «Восток-59», который при повторном вылете штурмовал всем составом колонну противника с танками, лично сделавшему четыре захода над целью и уничтожившему…

Внезапно совсем рядом, казалось, над головой, где будто не было наката, а было открытое небо, треснуло так зловеще коротко и гулко, что Варя вскочила, забыв передавать, что диктовал Желтухин. «Что ж он не вызовет истребителей прикрыть нас! Ведь разбомбят! Скорее вызвать самолеты! Разбомбят!» — думала она в смятении. Откуда-то сверху, сначала несмело, а потом все ускоряя бег, потекла струйка песка.