Владимир Германздерфер - Путь израильского наёмника

– Илия, помоги.

Стол из-под окна аккуратно перемещается в глубь комнаты, но не далеко. Ставлю на него стул и сажусь. В монокль видна вся улица, детская площадка, ругань двух гуляющих арабчат. Восточная кровь горячая, вот они уже дошли до драки. Я улыбнулся. Всё как в нашем детстве в песочнице. Вот так бы они себе и жили, зачем всё усложнять? Илии всё равно. Он ждёт вечера. Лежит на кровати и жрёт яблоко. Сижу, не двигаясь, на стуле типа табурет. Жду появления лица. Надеюсь, он появится сегодня. Солнце поднимается всё выше и жара постепенно наполняет дом. Кондиционера нет. Слышен нарастающий шум вертолёта. Те, кто был на площадке, как олимпийские чемпионы, бросились к многоэтажке. Рядом раздаётся плачь девочки. Он слышен даже через закрытое окно и спущенные жалюзи. Испугалась, бедняжка.

У меня дома такая же. Ну разве они заслужили вот эту жизнь? Илия довольно громко угрыз яблоко.

– Тссссс, – прикладываю палец к губам.

Рядом у ног стоит моя любимая. Сегодня из всех выбрал именно её. Русская с глушителем незаменимая вещь.

– Влад, ты что всё время бормочешь?

– Ничего.

– Нет, ты всё-таки что-то бормочешь.

– Илия, молчи, не отвлекай. Я тебе говорю, нет. Зачем ты встал? Ложись.

– Влад, тебе не кажется, что в здании напротив кто-то за нами наблюдает?

– Кажется, Илия, не считается. Мы внутри комнаты. Её тень прячет нас. До полудня ещё сколько?

– Четыре часа.

– Ну, раз ты встал, марш на табурет, а я посплю.

– Я те посплю, салага. Давай смотри в оба на кофейню.

Илия давно уже снял старые туфли. Запах ног наполнил комнату. Гора грузинского происхождения остановилась возле моего трона.

– Смотри, Влад. Магазин игрушек разворотило попаданием ракеты.

– Нет, Илия. Его разграбили. Он пуст.

– Почему так думаешь?

– Ну, если бы у меня рядом с домом разворотило игрушечный магазин, то я бы жил на этих развалинах, но все игрушки в дом перетаскал. Короче, ты представь, что отворилось бы сейчас здесь, если бы он был полон?

– Грех это воровать.

– Мечта ребёнка, – тихонечко сказал я огромному человеку, не глядя на него.

– Не вздыхай. Ты давно уже вон какой большой и толстый. Иди, ложись. Ты мне скоро будешь нужен.

– Влад, веришь? Я чувствую, что за нами кто-то наблюдает, – шепнул Илия тихо-тихо.

– А что ещё чувствуешь?

– Чувствую, что если солнце не исчезнет, то мы в этой квартире задохнёмся. Какой дурак решил покрыть дом железом? Сейчас оно нагреется под солнцем как сковородка и припечёт наши головы. Лучше бы расположились вон там, где кофейня. Смотри, толпа чего-то празднует.

– Илия, ты больной? Там же арабы! И как ты себе это представляешь? Простите, подвиньтесь, мы тут рогатку раскроем. Не топчитесь.

– Ну да! А ещё у бармена пива в долг попросим.

– Ага, и пиццу закажем. Интересно, тут кошер соблюдают?

– А девочки? Ты девочек забыл. Как ты думаешь, они не очень разозлятся нашему приходу?

– Нет, обрадуются и поцелуют.

– Зачем?

– Да не смотри ты так на меня. Любим мы их, а они нас. Вот чем не любовь?

– Смотри, Влад.

– Куда?

– Да вон же, на восемь часов. Девочка бежит в дом напротив.

– Вижу. Маленькая, как моя дочь.

– Влад, зачем ты женился?

– Сам не знаю. Наверно одиночество надоело.

– Вот ты зверюга, Влад.

– Это почему я зверюга?

– Да потому, что женятся по любви.

– Ага, и где она, эта твоя любовь.

– Просто надо уметь ждать. А почему зверюга сказал, не знаю.

– Ну, сказал и сказал.

– Влад, на три часа с другой стороны женщина идёт. Смотри, ещё одна на двенадцать сладости несёт из кофейни.

– Двое мужчин крутятся.

– Влад, зачем они сюда детей сгоняют?

– Хороший щит.

– К чему?

– Готовится что-то. Смотри, как у кофейни засуетились гости.

– Вижу цель!

– Илия, я принял!

– Смотри, ещё несут сладости. Ага, вижу! Влад, на три часа мужик.

– Хорошо, принял.

– Смотри, Влад, ещё мужики.

– Прямо на детской площадке в одном месте собрались. Чё то сооружают.

– Влад, это запуск ракеты! Чёрт, слышишь вертолёт?

– Смотри, сейчас на сладости дети прибегут!

– Что делать будем, Влад? Вижу цель ясно!

– Нет!

– Я тебе говорю на семь с половиной часов, вон стал перед домом. Стреляй!

– Не торопи меня!

– Смотри, как дети к сладостям бегут. Вижу, мужики ракету тащат. Малышам веселело, радуются празднику. Побежали вон, смеются.

– Илия, говори со мной, не молчи.

– Влад, детей слишком много. Влад на двенадцать часов мужик с камерой в нашу сторону смотрит.

– Вот гады и камеру принесли.

– Ракета на изготовке. Да смотри, Влад. Влад, цель уходит.

– Детей жалко. Слышишь вертолёт?

– Слышу.

– Ну, тогда наши мишени вот и вот.

– Влад, тут ещё один с камерой. Прямо шоу устроить хотят. Влад, вертолёт летит! Влад, сейчас ракету запустят! Ну, прям война! Давай, Влад, не дай детям погибнуть!

– Тише, Илия.

В комнате плевок. Ещё и ещё один. Любимая уложила ракетчиков одного за другим. В мотор посылаю разрывной. Щелчок.

– Всё, уходим.

Мы не сделали своё дело. Машина загорелась. Веду прицел выше. Выстрел не произвёл. Хозяина кофейни нет в прицеле.

– Он ушёл.

Выходим. Кругом паника. Винтовку в мешок и на плечо. Вертолёт кружит, арабы стреляют по нему. Они заняты своим. Злые, ничего вокруг не замечают. Наш вертолёт не стрельнёт по детям. От этого они и злятся.

– Ох и влетит нам, Влад.

– Зато по телевизору кино не будет, и крови не будет. А Али не мы, так кто-то другой уберёт.

Но сколько их ещё, этих крыш, ясель, детских площадок или приютов для стариков, на которые смотрят камеры своих же арабских операторов только для того, чтобы оправдать запуск ракеты? Мы уходим. Все заняты своим. Никто не понял, что произошло. Ракета ненужной болванкой лежит на земле. Погони пока ещё нет. Не додумались, из-за чего взорвалась машина. Приехала пожарная тушить, на площадь сбежалась толпа. А дети наелись сладкого и разбежались. Седобородые старики разговаривают в своей кафешке о том, как будет хорошо, когда гость покинет квартал. Хотя бы ради детей. Уходим. Мы сделали свой шаг и возвращаемся обратно. Не побоялись, а значит, уже прожили жизнь не зря. Спасли детей и этим дали ещё немного пожить человеку, за которым приходили.

– Вы что, с ума сошли! Я вам покажу кузькину мать! – примерно вот так можно было перевести слова негодования, которые ждали меня у начальства.

Никита Сергеевич Хрущёв ботинком по столу стучал в зале ООН, а мой полковник грохнул кулаком, да так, что секретарша на стуле подпрыгнула. Мы знали, что в провале операции виноват стрелок. Но также знали, что спасли детей. Негодование было показным, чтобы на базе отчётливо слышали какие мы нехорошие. Если бы обвинили по настоящему, то мы бы оказались в тюрьме до выяснения обстоятельств. Специальные службы, просчитав все варианты, сделали бы вывод, куда нас направить после тюрьмы: обратно на службу или на кухню за тех непригодность. А так получили только нагоняй, и как наказание поездку на усмирение толпы. Ткнув пальцем на дверь, полковник крикнул: