Владимир Германздерфер - Путь израильского наёмника

– Прости.

Старик опустил свой взгляд. Наверно это мой ответ за всё, что натворили и он и я.

Прости за то, что не моя вина вот так сидеть перед тобой и ждать машину. Я выполняю лишь приказ. Не надо на меня так смотреть.

Ты тоже не прав. Зачем ты их впустил? Наверно запугали и ты разрешил? А ведь мог прийти, или на худой конец позвонить нам и сказать лишь время и место. Так нет, ты гордый. Да боже ж ты мой! Ведь ты мог не допустить всего этого. Ну а ты молчал, как раб напуганный взмахом плети. Ты позволил гостям своим всё, и вот теперь сидишь и злишься. Завязанные руки. Прости, мне их не развязать. Не я их завязывал, я лишь твой сторож. Усталый от бессонной ночи, я жду свой путь домой. А ты старик уже дождался. Не знаю чего, и не хочу знать. Это не моё дело.

– ЭЭЭЭ, не вздумай вставать, сядь!

Поднятая рука и злость в глазах заставили привставшего старика сесть обратно на песок.

Я не хочу в тебя стрелять, но если ты побежишь, я буду вынужден прицелиться в спину. Ведь ты не остановишься, если побежишь? Поэтому сиди передо мной и молчи как я. Можешь сверлить меня своим взглядом, я потерплю. Всё потому, что хочу, чтобы ты простил меня, старик. Может он был твой родственник? Ты знаешь, я видел твоих детей, когда их вывели. Я даже удивился как много их у тебя. И видел, как ты смотрел в эту минуту на них. Не похоже, что ты грустишь сейчас о потере родственника. Значит тот, кого я сегодня утром положил в песок, не из твоего клана.

– Хочешь пить?

Ну, наконец-то улыбнулся.

– На, глотни.

Ну, не кривись. Я вижу, ты не ожидал. Это простой сок лимона вперемешку с водой без сахара. Я сам на базе себе приготовил. От простой воды ещё больше хочется пить. А эта противна-кислая бодяга отлично утоляет жажду. Кстати по американскому рецепту сделана. Ну, вот и хорошо, попили. Прости, я не могу тебя развязать. Помни, я только солдат и выполняю приказ. Но я могу хоть как-нибудь облегчить твоё заточение под солнцем.

– Вставай. Да не бойся, не на расстрел. Вставай. Вот так, пошли. Садись. Здесь в тени не так жарко. Позволь, я сяду напротив. Ну вот, уже второй раз улыбнулся.

Какое у тебя старик обветренное лицо. Я знаю, ты простой крестьянин. Вон у тебя руки в мозолях и нет синяков на плече. И то, что ты невиновен, я тоже знаю. Но ничем не могу помочь. А знаешь, у меня тоже когда-то был огород. Не здесь, а там в Союзе, откуда я приехал. Помню, батя сажал картошку, морковку и ещё какую-то хрень. Таскал меня на этот проклятый мною огород и заставлял собирать жуков. Я должен был их находить и втаптывать в землю. Как же я ненавидел за это отца, который тащил меня на огород. Но не хотел скандала и подчинялся. Если я ему отказывал, он молчал. Но вечером, когда я приходил с тренировки, отец по-старчески ворчал на меня. Лентяй, бездельник, лоботряс – вот неполный набор слов, которыми он меня величал. Наверно, отец таким образом избавлялся от всего чёрного, что было в нём для того, чтобы потом сильней меня любить. Уставший от работы и огорода, он по вечерам сидел в кресле и смотрел футбол. Я что-то отвечал ему, не помню. Если слишком много отвечал, он злился.

Да, тогда я ненавидел землю. Был глуп и всё мечтал, чтобы господь услышал мою просьбу, и построил на месте, где росла батина картошка, большой торговый центр. Тогда там можно было бы купить всё. Спокойно ходить в прохладном помещении, и выбирать что хочешь.

Старик, я преклоняю колено перед твоим трудом. Ведь ты не ходил на тренировки, не бегал бездельником во дворе. Ты вслед за своим отцом вставал до рассвета и шёл сажать оливковую рощу. Не потому что заставляли, а потому что это была твоя жизнь. И она вот так вся и прошла под палящим солнцем. Для меня это настоящий ужас, но представляю, как ты был счастлив. У тебя хорошая работа. Оливковое масло всегда в цене. Это не химия, это часть природы. Я умру, и все умрут, а вот оливковое масло останется в легендах, фресках, на картинах. Оно будет лежать в кувшинах где-то в песках, закопанное таким же, как ты, стариком. Прах наш развеет ветер, а вот оливковое масло останется.

Да что же это за проклятая муха?!

– А ну, пошла прочь!

Прости, старик, не хотел тебя испугать. Не бойся меня. Я здесь только чтобы охранять тебя. От кого? Ну, наверное, от тебя самого, чтобы в порыве гнева не натворил беды. Вот представь, не было бы сейчас меня, и ты был бы развязан? Уверен, что где-то у тебя лежит закопанный АК. Ему не нужно много. Испугался, передёрнул затвор и снял с предохранителя. Да ты бы нас сейчас всех тут и положил. А так ты связан, и страх передо мной рождает в тебе повиновение. Пусть оно видимое, но это повиновение сдерживает твой бросок, конечная цель которого моя смерть. В такой ситуации я выстелю, поверь мне. Уж так я устроен. Тебя всю жизнь учили трудиться на земле, меня всю жизнь учили стрелять. Пойми, ну не моё это: земля и огород.

И не смотри ты на меня волком. Каждый из нас получил по заслугам. Ты же мог дать знак? Ведь мог не молчать, а рассказать? Так, как будто случайно проболтаться полицейскому или кому-то из информаторов. Намекнуть, кого по ночам прячут ветви твоего оливкового сада. Выставили бы пост до его прихода, и он был бы жив, и сад был бы цел. Твой гость отсидел бы за содеянное, закончил бы в тюрьме университет и стал нормальным человеком. Не стрелял бы по машинам мирных евреев. Не обвиняй меня. Я не сволочь, не гад, не карабахский ишак. Я только выполнил работу, которой могло и не быть. Это были лишь мои предположения, и они могли не подтвердиться. Слишком шаткая была информация. Знаешь, старик, а ведь я был бы намного счастливее не от сегодняшнего убийства, а от того если бы вас просто не было. Ну не тебя именно, а того, что считает себя героем и стреляет в штатских. Какой он к чёрту герой, обыкновенный трус. Пускай посмотрит теперь, что натворил.

А хочешь, я угадаю, как всё было? Сначала их пришло несколько. Они кричали о любви к Аллаху, доказывали тебе, что ты не прав. Ты очень не хотел впускать одного из них в свою оливковую рощу. Но прозвучал довод, который заставил тебя смириться. Это наверно звучало примерно так: «Если не впустишь нашего человека, то попрощаешься со всей семьёй». Да, ты крестьянин, у которого в руках кирка, но у твоих младших детей красивые игрушки и жизнь твоя налажена. На шум наверняка прибежали старшие сыновья. Окружили тебя. Ты посмотрел на свою семью и согласился. И в ту же самую минуту Бог, который был с тобой всю жизнь, отвернулся от тебя. Не он придумал автомат и убийство. Он создал жизнь ради любви. Тот, кто пришёл в твой сад, заставил Бога уйти из этих мест. Разве он человек любящий Бога? Чтобы испугать тебя он размахивал автоматом и что получил в итоге?

Срезать ветку легко, тяжелее её вырастить. Пришедший к тебе проиграл эту дуэль. Ведь его показная смелость была рассчитана на мирных жителей, и он никак ни собирался схлестнуться с военным. Что он мог? Войну видел в кино и может немного тренировался где-то в горном лагере. А я всю жизнь учился ремеслу солдата. Теперь я сижу пред тобой, старик. Того, который разрушил твою жизнь, увезли в простыне на опознание. Он выстрелил всего пару раз, а что теперь будет со всей твоей семьёй?