Феликс Миронер - Ладога, Ладога...

— Ну! — засмеялся Барочкин. — Просто в канаву толкнул, когда мина свистела. С ног до головы в грязи вывалял.

В это время входная дверь квартиры отворилась и на пороге появилась в накинутом па плечи ватнике и платке, с коптилкой в руке миловидная молодая женщина с кое-как заколотыми вьющимися черными волосами, полными губами и живыми глазами.

— У вас гости? — сказала она приятным голосом. — А я огоньком к вам разжиться. Спички кончились.

— Пожалуйста, Зинаида, — кивнула Лилина мама и представила ее Пете: — Это наша новая жиличка из пятой квартиры. Дом у них разбомбило. — И распахнула дверь в свою комнату, где пылала буржуйка и кипел чайник. — Может, кипяточка хотите?

— Кипятком только радиаторы заправляют! — оживился Барочкин, полез в карман, достал оттуда фляжку, встряхнул в руках — во фляжке булькнуло. — Кой-чего погорячей найдется! Чистый, как для медицинских процедур!

— Смотри, где достал? — удивился Петя.

— У фрицев одолжил. Месяц таскаю, жду случая, — пояснил Барочкин. — Но раз блудный сын домой вернулся…

— Сын вернулся, а родителей нет, — невесело пошутил Петя.

— Перестань. Глотнем по капле, и море по колено. Такая компания…

— Вот это мужской разговор, — кивнул вышедший из своей комнаты уже одетый Геннадий Трофимович.

— А я не помешаю? — не без кокетства покосившись на Барочкина, спросила Зинаида.

— Помешать нам может… только прямое попадание снаряда, — взяв на себя инициативу, показал на потолок Барочкин.

Спирт был разлит по рюмкам.

Заулыбались, чокнулись, выпили.

— Ох, как берет, с голоду-то кружит, — сказала пожилая женщина с простым лицом — тетя Дуся.

— С закуской у нас неважно, — вздохнула Софья Дмитриевна.

На белоснежной скатерти особенно убого выглядели три угольно-черных почти прозрачных ломтика хлеба.

— А я вот супчик гороховый сварила, попробуйте, — сказала аристократическая старуха и поставила на стол крохотную кастрюльку.

— Что вы, нас в армии вот так кормят, — отказался от закуски Барочкин.

— Электричества нет, — со вздохом пожаловалась тетя Дуся, — вода уже почти не течет. Что же оно будет?

— Ну чего ты жалуешься, старая? — бодро глянул на нее раскрасневшийся от рюмки спирта Геннадий Трофимович. — В войне, как в драке, главное — выдержать. А потом бей. — И повернулся к Пете: — Ну, рассказывай, солдат, как ты здесь очутился.

Пети от выпитого, наоборот, ожесточился:

— Наступали задом вперед, вот и очутился. — И исподлобья глянул на Геннадия Трофимовича. — За столом рассуждать легко. Вы посмотрите, что делается!

Густые брови старого рабочего насупились.

— Не слепой. И Ваня мои с Сергеем не за столом сидят! И я почти круглые сутки на заводе танки чиню. Один ты, что ли, воюешь?

— Воевал, — невесело сказал Петя. — А теперь списанную полуторку на колеса ставлю.

— Пуль уверен, — попытался успокоить побужденного Петю Барочкин. — Командование что-нибудь придумает — ему видной.

— А и хочу, чтоб мне было видно! — Петя встал. — Кончаем чаепитие, Барочкин. Нас в части ждут.

— Не суетись, — попросил Барочкин, он уютно устроился около Зинаиды и вовсе не торопился уходить.

Лиля смотрела сочувственно на Петю. Встала, пошла к двери, поманила его:

— Петя, на минуточку, пожалуйста.

Он нехотя вышел за ней в коридор. Она подвела его к телефону, висевшему над тумбочкой в углу. Вытянула из-за телефона бумажку, протянула ему. На бумажке карандашом был написан телефонный номер.

— Что это?

— Петрова… — небрежно, полуотвернувшись, сказала она.

— Какая Петрова?

— Какая… Та самая, с которой ты на танцы ходил…

— А-а… — Петя машинально вертел бумажку — все это было так далеко. Смял бумажку в комок, кинул на тумбочку.

Лиля просияла:

— Правильно… Она ведь глупая, как пробка… и волосы, как пакля… — И приблизилась к нему. — Петя, правда, я очень переменилась? Знаешь, я уже паспорт получила. И сразу косы — чик. Мне идет новая прическа? Сейчас в парикмахерских совсем нет очереди, — она говорила быстро и оживленно. — Я теперь в дружину ПВО вступила — по зажигалкам дежурю. — Заглянула ему в глаза. — Петя, ты обо мне там думал?

— Думал, — медленно сказал Петя, — что ты поумнела. — И легонько отодвинул ее, упершись пальцем в кончик носа.

Она чуть не заплакала.

И тут неожиданно зазвонил телефон.

— Вот, — кивнула Лиля. — Наверное, опять она.

— Смотри, еще работает? — удивился Петя и поднял трубку. — Алло?

— Здравствуйте, — сказал в трубке глуховатый женский голос. — Говорят с телефонной станции.

— Да?

— Товарищ абонент, по техническим причинам ваш телефон отключается.

— Почему наш? — не нашелся что ответить Петя.

— Отключаются все квартирные абоненты ленинградской сети, — сказал женский голос и попрощался огорченно: — До свидания.

В трубке что-то щелкнуло, и телефон умолк. Петр медленно повесил трубку, стоял мрачный.

— Это кто звонил? — негромко спросила Лиля.

— Война, — коротко ответил Петя.

Немецкие самолеты летели над Ладогой, подернутой молодым льдом, похожей на синевато-серую пустыню, по которой ни проплыть, ни пройти, ни проехать, где смерзающийся лед перемежался полосами воды.

Потом внизу заколыхались дремучие леса в пятнах поросших мелколесьем болот.

И тут под крыльями самолетов появилась прорезающая леса прерывистая, едва намеченная пунктиром ниточка. Вдоль нее, как муравьи, шевелились серые фигурки. Самолеты опустились ниже, и с близкого расстояния стала видна работа тысяч людей: валили лес, мостили гати — прокладывали дорогу.

Самолеты на бреющем полете облили их пулеметным свинцом.

Фигурки падали в грязь, перемешанную со снегом, уползали под прикрытие деревьев.

А когда самолеты пролетели, люди поднялись, отряхиваясь от болотного месива, в тулупах, ватниках — женщины, старики, подростки — и снова с упорством принялись за работу. Пар валил от разгоряченного дыхания, бревна с плеском плюхались в жижу, утопали в ней, на них валили новые бревна.

— Эй, Сапожников, тебя там спрашивают, — негромко сказал, подойдя к Пете, веснушчатый шофер.

Петя обтер руки, по первому снегу побежал к чугунной садовой решетке.

За решеткой, на улице, и коротком пальтишке и пушистой шапочке, поеживаясь под колючими снежинками, стояла беленькая Лиля.

— Вот, мама велела тебе теплые носки передать. — Она полезла и продуктовую сумку. — По радио обещают сильное понижение температуры. А это Зинаида послала для Коли… — И вынула шарф.

— Все? — Он взял вещи и увидел на дне опустевшей сумки маленький ломтик хлеба. — Это твой паек?

— Наш с мамой, — сказала Лиля. — Сегодня снова убавили — па служащую сто двадцать пять граммов дают и на иждевенческую сто двадцать пять граммов. — И, отщипнув крошку, отправила ее в рот. — Хочешь?