Лев Савельев - Дом Павлова

— Говорят, одни гражданские в подвалах.

— Занять оба дома! — приказал командир полка.

— Есть, товарищ полковник! — отчеканил Жуков.

— Продумай и доложи, — переходя с официального тона, сказал Елин, когда они спускались по винтовой лестнице. — Надо будет — подброшу огонька…

А те, кому предстояло осуществить этот приказ, еще спали тревожным сном в просторном подвале мельницы. Усталые от беспрерывного напряжения, люди с наслаждением растянулись на мягких кучах зерна. Недолог будет их отдых.

Проводив командира, Жуков возвратился в бывшую тюрьму, где размещался командный пункт батальона. Всякий раз, вступая под эти тяжелые своды, ему вспоминалась кем-то пущенная шутка — мол, сообщить бы родным: «Пишу из Сталинграда, нахожусь в тюрьме…» Но сейчас не до шуток. Обидно, конечно, что дождался, пока полковник ткнул носом. Ведь он сам уже и без подсказки решил занять эти два дома — возможно, все еще ничейные. Но что пользы было говорить Елину о своих неосуществленных намерениях? Получилось бы, что оправдывается, а Жуков этого терпеть не мог.

Как бы то ни было, а траншею уже копают. Поперек Солнечной улицы — длинную и широкую — ее готовили на тот случай, если б противник вздумал двинуть к домам НКВД и к мельнице свои танки. И вот нежданно-негаданно вышло удачно. Траншея ведет как раз к одному из тех двух домов, которые полковник приказал занять. Работают всю ночь. Пора бы уже закончить…

С такими мыслями вернулся Жуков к себе на командный пункт.

Офицерам, которых он вызвал, капитан сообщил о поставленной командиром полка боевой задаче.

— Тот, разбитый, хоть сейчас занимай, — сказал комиссар батальона Кокуров. — Полночи роем, и все еще тихо. Нет там никого, ясное дело!

Комбат тут же приказал Наумову отправить группу, чтоб закрепилась в этом доме.

— Да пошевеливайтесь, пока не рассвело, — добавил Жуков. — Кого пошлете?

Младшего лейтенанта Заболотного, — командир роты ответил, не задумываясь. — Парень — кремень!

Выбор комбат признал удачным. Боевой командир стрелкового взвода Заболотный не раз проявлял бесстрашие и находчивость. И все хорошо помнили, как он храбро действовал при захвате здания, где магазин военторга.

— Чем он занят сейчас? — поинтересовался комбат.

— На траншее, товарищ капитан. И наверное, уже подходит к дому… Теперь уже к «своему» дому, — поправился Наумов, улыбнувшись.

— Вот так и станешь «домовладельцем», — проворчал Авагимов.

— А что тут плохого, товарищи? — горячо отозвался Кокуров. — Мы ж тут за свое деремся, за свое кровное! И ничего зазорного не вижу в том, если дом будет называться по имени того, кто за него воевал… Скажем, Дом Павла Демченко или Дом Заболотного… Придет время, дома отстроятся, и домоуправ повесит новенькую табличку с фонариком к номерком…

— И улицу назовут… Имени третьего батальона, — вмешался в разговор Жуков.

— А по соседству будет улица Седьмой роты, — в тон ему сказал Авагимов.

— Будет, ребята, все будет, — серьезно заключил Кокуров, — а сейчас давай, Авагимов, в траншею, да поживей. Отправляй Заболотного.

Авагимов ушел, а оставшиеся занялись зеленым домом. С ним было сложнее.

Политрук появился в траншее, которую копал взвод Заболотного, когда дело уже близилось к концу. Стояла темная безветренная ночь. При тусклом свете звезд, с трудом можно было различить бойцов. Вспыхнет осветительная ракета, и люди прижимаются к земле, замирают. А потом — снова молча за свое.

Противно посвистывали пули. Нет-нет и разрывалась мина.

Спустившись в траншею, политрук присел на корточки и вполголоса подозвал Заболотного:

— Приказ командира батальона: закрепиться в этом доме. — Авагимов указал на высившуюся рядом стену.

— Ребята уже там побывали, товарищ политрук, — так же тихо отозвался Заболотный. — Ветер там свищет да домовой гуляет…

— Домовой — это страшно, — серьезно ответил Авагимов. — А больше никого?

— Хоть шаром покати, товарищ политрук.

— Отлично. Возьмите человек пять да два ручных пулемета, — распорядился Авагимов. — А завтра подбросим еще.

В ту же ночь один из двух домов, на которые указал Елин, был занят. Два ручных пулемета, установленные на первом и втором этажах, давали возможность держать под обстрелом большую часть площади Девятого января.

Но пока противник себя ничем не проявлял. Воспользовавшись этим, люди стали устраиваться. Двое пулеметчиков следили за площадью, а остальные укрепляли амбразуры: кирпича под рукой вдоволь.

Ефрейтор Черненко, круглолицый парень, наскоро обошел несколько уцелевших квартир. В стенах зияли дыры, потолки обвалились. И среди этого хаоса вдруг открывался уголок, а то и комната, которых разрушение не коснулось. В одном таком месте Черненко нашел волосяной матрасик. Недолго думая, он отнес его туда, где Заболотный устроил свой наблюдательный пункт.

— Так будет помягче, товарищ младший лейтенант, — сказал ефрейтор, расстилая перед командиром свою находку. — Располагайтесь с комфортом.

— Тс-с! — шикнул Заболотный, на секунду оторвав глаза от площади.

Он не решился воспользоваться подарком. После тяжелого труда на траншее мучительно хотелось спать, и он знал: стоит только прилечь — никакая сила не подымет…

— Как бы этот комфорт дыркой в голове не обернулся… — процедил Заболотный, и продолжал внимательно вглядываться в темноту.

Остаток ночи прошел спокойно. Только изредка залетная пуля со свистом шлепалась о стену.

Перед рассветом Жуков позвонил Елину:

— Дом… — капитан чуть не сказал «Заболотного», — но удержался, — разбитый, тот, что слева, занят младшим лейтенантом Заболотным.

— Потери? — коротко спросил Елин.

— Обошлось, товарищ первый. Без потерь обошлось…

— Добро, — похвалил полковник. — Только с тем, зеленым, не канительтесь. В случае чего — доложите. «Закурим», как обещал…

Зеленое четырехэтажное здание, которое командир полка приказал Жукову занять, и есть тот самый дом облпотребсоюза по Пензенской улице № 61, навсегда вошедший в историю Сталинградской битвы как Дом Павлова.

От Павлова же командир батальона и узнал, что в подвалах этого дома обитают одни лишь гражданские.

Впервые сержант попал туда случайно, в короткий час относительного затишья. Как-то вечером, вскоре после того как дивизия переправилась, он вдвоем с товарищем проходил по разрушенной Пензенской улице.

— Гляди, совсем не тронуло! — указал Павлов на четырехэтажный дом; единственный уцелевший, он странно выглядел среди уличных развалин.

— Мабуть, счастье ему таке, — вяло проговорил шагавший рядом солдат по фамилии Неежсало.

— Зайдем? — предложил Павлов.

— Хай йому бис, — отказался тот. — Чого я там не бачив?..