Николай Анов - Гибель Светлейшего

Тогда я притворился мертвым и хорошо сделал, потому что иначе был бы мне конец. А тут он меня стукнул легонько и оставил и сам как будто успокоился. Шнурочки свои он забросил в угол, сел на кресло и заплакал, как дите. Мне его даже стало жалко. Какие речи он говорил в это время — я не помню, но между прочим отдельные слова он бросал такие:

— Кто же мне вернет мое сокровище?

И еще что-то подобное.

Потом он опять плакал горючими слезами, и тут у него открылся бред, как бы в жару. И говорил он мне про фронт, объяснял про контузию, отчего такая страшная улыбка портит ему лицо. А потом пошел плести лапти, сущую ерунду, про какие-то пряники, и тут я увидел, что он форменный помешанный. Пробыл я с ним целый день и вечер, и ночевать его в таком состоянии не оставил одного. И всю ночь он куролесил, и промаялись мы с ним этак в большой канители до утра.

А утром, когда пришли его заарестовать и не нашли в квартире, то сам я не пойму, как это получилось. Предполагаю, что он сиганул в окно и спустился по водосточной трубе, потому что в двери уйти он никак не мог. Я сам открывал вам, товарищ комиссар, а когда вы стучали, я своими глазами видал его, то есть господина Чумина, стоящего в дверях с револьвером.

Про то, что он был белый офицер у Деникина, знать ничего не знаю и ведать не ведаю. Говорю, как на духу. В мои годы быть сообщником — даже смешно это, тем более, я, как старший дворник, всю жизнь имевший касательство к полиции, могу понимать, что для власти законно, а что нет. Звезда у него на шлеме была красная, а если она подложная, то я не спец, чтобы их разбирать, какая настоящая, а какая липа.

Больше ничего по сему делу не знаю и показать не могу.

К сему

Сюда, на обширные просторы исторического Дикого поля, где когда-то гарцевали запорожские казаки, где проходили, укрываясь среди высоких трав, бесчисленные орды татар, пришел трудолюбивый человек и создал замечательное хозяйство с крупнейшим зоологическим парком.

В нем жили самые разнообразные породы птиц и животных, не подозревая, что они находятся в плену у человека. Вольеры охватывали огромнейшие площади земли. Пленники чувствовали себя в Эрании привольно. Человек насадил в степи южные растения, создав диким животным условия жизни, подобные тем, что были на их родине. И звери стали успешно плодиться и размножаться. Зубры, бизоны, зебры, дикие лошади, антилопы, маралы, сайги, джейраны, гну, страусы жили годами в Эрании, увеличивая свое потомство. На искусственных прудах гнездилась водоплавающая птица. В каналах плавали золотые рыбки.

Человек, создавший удивительный оазис в пустынной степи, не был ученым. Он был только любителем живой природы. Наследники его расширили и благоустроили заповедник.

Люди науки смогли в нем изучать животный и растительный мир. Среди них самым интересным и пытливым тружеником был ученый коневод Евстафий Павлович Пряхин. Сын конюха Стрелецкого государственного конного завода, он провел свое детство возле конюшен, где видел замечательных лошадей. На всю жизнь ему запомнился и полюбился конь сказочной красоты — Обеян Серебряный, за которым ухаживал его отец. Этот жеребец светло-серой серебристой масти, сын Обеяна, привезенного из Аравии на Стрелецкий завод, сыграл в судьбе Евстафия Павловича Пряхина огромную роль. Он завоевал сердце мальчугана.

Непьющий и старательный работяга, конюх Павел Пряхин возмечтал дать образование единственному сыну и открыть ему такую же дорогу в жизни, какую открывали своим детям состоятельные служащие завода. Он недоедал, недопивал, отказывал себе в самом необходимом, но смышленого мальчугана учил в гимназии, радуясь его пятеркам. Конюх Пряхин благополучно дотянул сына до пятого класса и довел бы, конечно, до последнего, если бы не скончался внезапно от холеры. Вдова, оставшись без всяких средств к существованию, не могла дальше учить сироту, но настойчивый юноша проявил неслыханное упорство и не бросил ученья. Гимназист шестого класса давал уроки, самостоятельно зарабатывая кусок хлеба, и закончил на казенный счет гимназию, получив за успехи заслуженную награду — золотую медаль. Страстная любовь к лошадям, зародившаяся с детских лет, привела юношу в Харьковский ветеринарный институт. Закончив его так же блистательно, он вернулся в родные края, на Стрелецкий конный завод, где его ждала трудная, требующая большой настойчивости и терпения работа по разведению высокопородных лошадей.

Молодому специалисту повезло: ему удалось вырастить жеребца высокого класса, производителя Свирепого. Он приходился внуком Обеяну Серебряному и, по единодушному мнению опытных людей, не уступал своему знаменитому деду. Но честолюбивого Евстафия Павловича мало устраивала такая оценка. Он мечтал создать жеребца-производителя, который превзошел бы не только Обеяна Серебряного. Пряхин продолжал искать комбинацию крови в заводном подборе, а когда не достиг намеченной цели, стал ездить в поисках лошадей для Стрелецкого конного завода не только по необъятной России, но и за ее пределами. Он участвовал в экспедиции княгини Щербатовой, проехавшей всю Аравию и оставившей потомству книгу об арабских лошадях. Однако счастье улыбнулось ему не в далекой чужеземной пустыне, где прославленные коневоды-бедуины выращивали знаменитых коней горячей крови, а на берегах Урала. В Оренбурге он встретился с молодым драгунским офицером, в пух и прах проигравшимся в карты. У незадачливого игрока уцелела только одна верховая лошадь — замечательный соловый жеребец Салтан ахалтекинской породы, стоивший большие тысячи. Стоимость его Пряхин наметанным глазом определил безошибочна. Он не стал интересоваться, какими путями из табунов эмира бухарского попала под седло молодого драгуна великолепная лошадь. Не торгуясь, Евстафий Павлович, заплатил за нее пятьсот рублей — сумму, которую офицер, не знавший даже приблизительной цены своему коню, запросил с Пряхина, чтобы покрыть свой карточный проигрыш.

Во время этой же поездки Евстафию Павловичу совершенно случайно посчастливилось за бесценок приобрести жеребенка дикой лошади Пржевальского. Произошло это так. Чтобы вызвать сенсацию на Нижегородской ярмарке, устроители всероссийского торжища решили привезти на Волгу шесть диких лошадей Пржевальского, этих редчайших животных, недавно обнаруженных в Джунгарии знаменитым русским путешественником. Но перегон через киргизские степи был организован плохо, лошади погибли, и только один жеребенок, не обозначенный в описи, уцелел. Вот его-то и купил у пьяного ремонтера Евстафий Павлович, а в Нижний на ярмарку вместо павших шести лошадей доставили их шкуры.