Николай Анов - Гибель Светлейшего

Николай Николаевич оставил Олега в своей квартире, но по-прежнему закрыл на два замка дверь в комнату, где хранились жалкие остатки пряничной коллекции.

Гимназист, перебравшись на житье к Потемкину, в первое же утро занялся наведением чистоты и порядка в комнате Николая Николаевича. Среди бумажного хлама он обнаружил пачку полусгоревших писем, написанных одним и тем же прямым почерком с легкими кудрявыми завитушками. При одном прикосновении обугленные листы рассыпались, и в руках Олега осталось лишь несколько пожелтевших неполных страничек, случайно пощаженных огнем. Больше половины из них прочесть было немыслимо, но кое-что сохранилось, и гимназист прочел уцелевшие строчки.

«Мой дорогой друг! На корабль уже пронесли мой скромный багаж — ящик с пряниками. Среди них совершенно чудесные экземпляры — «Огненный змей» и «Подарок невесты». Я убежден, Вам они понравятся, я же от них…

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

…хлеб нужды, черный простой хлеб, добываемый в поте лица, может интересовать социолога. Но я по натуре художник. Меня больше волнует хлеб радости, в приготовление которого народ вкладывает большое искусство. Собирая пряники и пряничные доски, я прокладываю свою собственную, пусть узенькую, но новую тропинку к изучению многовековой культуры народов, населяющих нашу планету. Пряник — это хлеб счастья! По склонности своего характера я предпочитаю изучать счастье людей, а не горе и нищету их…

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

Русские люди, покидая родину и обосновываясь в чужеземных странах, закладывали на новых местах селения, называя их родными сердцу именами. Так, я встретил вторую Калугу на канадской земле и там нашел наши калужские пряники. Мне вспомнилась дочь Ярослава Мудрого, княжна Анна Ярославна, выданная в одиннадцатом веке за французского принца. Вместе с соболями, золотом и жемчугами она привезла в подарок и киевские пряники…

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

…вероятно, славянские народы, пахари и пчеловоды, первыми создали из пшеничной муки и меда хлеб радости. И где бы они ни появились, они несли пряники…

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

…возможно, тут виноват угол зрения. Я знаю, скоро наступит время, когда пряник исчезнет с лица земли, так же, как исчезло домотканое полотно, вытесненное вульгарным фабричным ситцем. Машина штампует печенье…

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

Мой далекий друг! Меня несколько смешит и трогает Ваша привычка собирать мои письма. Я подозреваю, Вы накопили их за годы нашей дружбы несколько сотен. При последней встрече Вы уверяли, что они явятся хорошим материалом для будущей книги о пряниках. Сознаюсь, Ваша идея в конце концов увлекла и меня. В русской лит…

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

Захватила меня врасплох война. Я уже приготовился писать «Хлеб радости» и перечитал все свои письма, которые Вы так бережно и заботливо сохранили для меня. Вы правы! Они представляют известную ценность. Когда кончится война, я вернусь к ним. Николай Николаевич дал мне слово сохранить мое сокровище в целости. Я полагаюсь на него вполне. Разумеется, споко…

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

…от нашей роты осталось только двадцать семь человек, а сегодня ночью мы снова идем в наступление. На душе у меня мрачно. Не думайте, что я боюсь смерти. Тут другое. Сердце мое стало пустым. После напишу подробнее. А сейчас целую Вас, мой далекий друг,

И последняя страничка, с плохо различимыми строчками на коричневой от ожога бумаге. Олег с трудом прочитал:

«…писать о наступлении, затеянном военным министром революции адвокатом Керенским. Я получил пулю в спину. Не подумайте, что я бежал от врага. Меня хотели убить свои же солдаты, с которыми я прожил всю войну и которых считал боевыми товарищами. Они не хотят воевать. Врач, осмотревший мою рану, сказал, что не хватило два миллиметра до смерти.

Сейчас я валяюсь в лазарете и мучительно думаю: куда мы идем? В какую пропасть тянут Россию? Неужели никогда не вернется старое? Если бы Вы знали, как я ненавижу проклятую революцию и этих взбунтовавшихся рабов…

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

Олегу пришлось прервать чтение. Неожиданно вернулся Николай Николаевич.

— Мне нездоровится, — сказал он. — Я отпросился к врачу.

И тут только Олег обратил внимание на цветущие щеки Потемкина, покрытые бодрым румянцем. Гимназисту стало ясно все. Николай Николаевич съел сокровище Африкана, его коллекцию пряников. Он жил в голодном городе, совершенно не зная голода. «Буржуйку» он топил пряничными досками. Письма собирателя коллекции шли на растопку.

Неожиданное открытие ужаснуло юношу. За обедом, когда Потемкин поставил на стол размоченные пряники, Олег не удержался и тихо спросил:

— Мы едим коллекцию?

Потемкин ответил не сразу.

— Голод не тетка, — сурово сказал он, опустив глаза. — Человеческая жизнь дороже окаменевших пряников. По существу говоря, они никому не нужны.

И после продолжительного молчания добавил неуверенно и смущенно:

— Я купил у Африкана Петровича коллекцию. Мне пришлось отдать ему все свое золото и все бриллианты.

После обеда Потемкин поспешил уйти из дому. Он пропадал до позднего вечера и вернулся в хорошем расположении духа. Похлопывая огромной ладонью Олега по плечу, он радостно объявил:

— Пропуски обеспечены. Завтра я их получу, а послезавтра мы тронемся в путь.

В эту же ночь с помощью Олега Николай Николаевич уничтожил остатки коллекции. Он рубил топором пряники на мелкие кусочки, а гимназист крошил их в медной ступке тяжелым пестиком, превращая в муку. Ее осторожно высыпали в полотняную наволочку. Когда она наполнилась, Потемкин завязал макушечку тесемкой и достал весы. Пряничная мука весила свыше пуда. За стеклянными дверцами шкафа остались темные пустые полки.

В переполненном вагоне Потемкину посчастливилось занять вторую полку, а Олег забрался на третью. Путешествие началось благополучно в воскресный день, и Николай Николаевич, видя в этом хорошее предзнаменование, украдкой перекрестился. Когда же поезд сделал не предусмотренную расписанием остановку в Обухове, возле кладбищенской церкви, звонарь, словно провожая Николая Николаевича, вдруг ударил во все колокола. Потемкин, хотя и знал, что в эту минуту на клиросе запели «Херувимскую», но воспринял торжественный благовест как своеобразное напутствие на подвиг. Он нащупал в боковом кармане карандаш, привезенный Олегом от херсонского полицмейстера, и ощутил прилив душевных сил.