Николай Анов - Гибель Светлейшего

Олег видит растерянное лицо Наташи. Она молчит, хотя ей надо говорить. Непредусмотренная пауза затягивается.

— «Не заслужила я!» — подсказывает Олег. — «Не заслужила я!» Говорите!

Дездемона наконец приходит в себя и произносит эти слова. На всякий случай она отходит подальше от Отелло.

Спектакль идет успешно. Это чувствуют и зрители и исполнители. Между ними протягиваются невидимые нити взаимопонимания. Женщины вытирают слезы и усиленно сморкаются. Они соболезнуют ни в чем неповинной Дездемоне.

Олег слышит, как по адресу Яго кто-то яростно вопит:

— Гад ползучий! К стенке его!

В антракте перед занавесом на авансцену выходит Отелло и строго говорит, подняв руку:

— От имени артистов прошу и как председатель уревкома категорически приказываю вести себя культурно. Никаких выкриков! Здесь не митинг. Соблюдать революционный порядок!

Но в душе Василий Иванович очень доволен. Спектакль дошел до зрительских сердец, в зале нет равнодушных. Да иначе и быть не должно! Люди первый раз в жизни видят на сцене пьесу великого Шекспира, и он, Рябоконь, впервые играет бессмертную роль. Тут можно забыть все на свете.

И он, подойдя к Наташе, с душевной тоской смотрит на нее и шепчет смущенно:

— Кажется, я тебя здорово стукнул. Забылся…

— Вы только не забывайтесь, когда душить меня будете! — отвечает Наташа сердито и тоже шепотом.

Все артисты играют хорошо, но Отелло лучше всех. Так кажется Олегу. Он даже забывает суфлировать. Рябоконь путает слова, но это не важно. Он стоит возле постели Дездемоны, наклоняется и, — Олег хорошо видит, — целует ее по-настоящему, не так, как было на репетициях.

Наташа открывает глаза:

Олег сидит в суфлерской будке, он видит только Дездемону и Отелло. То, что творится за кулисами, ему не видно. А там происходят неожиданные события.

— Где Рябоконь? — спрашивает вбежавший рыжий красноармеец с кровавой царапиной на лице. — Срочно нужно! Где он?

— На сцене. А что?

— Чума в Ореховке всех коммунистов порезал. На город идет! Скорей позовите!

— Придется обождать. Сейчас нельзя, идет спектакль.

— Пошли вы к чертям собачьим!

Рыжий рвется на сцену, его не пускают.

— Подождите. Сейчас!.. Сергей Матвеевич пишет крупными буквами записку:

«Военком прислал сообщить: Чума наступает на город».

Яго торопливо выходит на сцену. Он ждет, когда задыхающийся от мук ревности Отелло закончит свой монолог:

Сергей Матвеевич подает рукой знак Наташе, но она ничего не замечает. Она поднимается с постели и оправдывается:

Олег ничего не может понять. Почему вдруг появился Яго? Почему он прерывает Дездемону?

— Одну минуту, генерал! Из Венеции пришло внезапное известие. Посланец просит передать записку. Прочитайте ее скорее и дайте свои распоряжения.

Василий Иванович изумлен и ничего не понимает. Он неуверенно берет записку и читает. Дело скверное! Сволочь этот Чума, нашел время!..

— Яго! Передайте посланцу, пусть бежит в Трамот, пусть там готовят лошадей! Я сейчас.

Яго исчезает.

Наташа видит по лицу Рябоконя, что произошло нечто тревожное и непредвиденное. Трамот… Почему Трамот? У Шекспира нет никакого Трамота. Она повторяет свою реплику, помогая Отелло войти в прерванный диалог:

Тихо в зрительном зале. И тихо в городе. Рыжий красноармеец уже добежал до Трамота — конный двор совсем рядом, в соседнем квартале — и поднимает тревогу.

А ревнивый мавр уже задушил на сцене Дездемону. Он выходит на авансцену, его встречают аплодисментами. Василий Иванович поднимает руку, требуя спокойствия. Голос его гремит на весь зрительный зал.

— Товарищи, внимание! В Ореховке Чума вырезал семьи большевиков и движется на город. Предлагаю коммунистам немедленно собраться на конном дворе Трамота!

Василий Иванович не стал снимать грим с лица и переодеваться. На это нужно было время. Дорога́ была каждая минута. В своем необыкновенном бархатном мундире и шелковой чалме он побежал на конный двор, держа в руке кирасирский палаш. За ним, освещенные яркой луной, мчались святопольские коммунисты. Олег смотрел им вслед.

— Ты тоже пойдешь с отрядом? — вдруг услышал он голос Розочки над ухом.

Она вместе с Фирой Давыдовной незаметно подошла сзади.

Неожиданный вопрос смутил юношу.

— Поеду, если возьмут, — краснея, ответил он.

— Мама, а мне можно? — Розочка прижалась к руке матери.

— Разумеется, нельзя. У вас есть, Олег, оружие?

— Нет.

— Тогда возьмите…

Фира Давыдовна Достала из сумочки маленький револьвер и передала Олегу. А Розочка сказала:

— Беги скорее, а то не догонишь!

И Олег побежал вслед за коммунистами на конный двор.

Для удобства борьбы с контрреволюцией Рябоконь в свое время настоял на том, чтобы оружие и лошади находились в одном месте. Неподалеку от конюшни во флигеле помещался штаб. Здесь в козлах стояли винтовки, хранились ящики с патронами и валялись седла. В несколько минут обозных лошадей можно было превратить в кавалерийских.

Когда гимназист подбежал к Трамоту, во дворе уже выстраивался конный отряд бойцов. Василий Иванович гарцевал на рыжем жеребце. Полная луна, висевшая над городом, ярко освещала пышный наряд героя шекспировской пьесы. Рябоконь пробовал, хорошо ли скользит в металлических ножнах кирасирский палаш. На бедре его висел маузер в деревянной кобуре лимонного цвета.

— Василий Иванович, мне можно с вами? — Олег схватил Рябоконя за бархатные малиновые штаны.

— Крой! — разрешил Василий Иванович и поправил шелковую чалму на голове.

Миновав пустынную базарную площадь, всадники выбрались на шоссе и, обогнув опущенный железнодорожный шлагбаум, выехали за город. Яркая луна щедро лила серебристые потоки света. С левой стороны шоссейной дороги тянулись городские бахчи, с правой — распаханные черные поля. Они уходили в неведомую даль, и Олегу казалось, что именно здесь притаились бандиты атамана Чумы, готовые каждую минуту открыть огонь по отряду Рябоконя.