Иван Бережной - Записки разведчика

Вскоре разведчики взвода Феди Мычко и второго батальона доложили о подходе двух немецких колонн силою триста-триста пятьдесят человек каждая.

– Придется дать бой, — сказал Ковпак. — Надо отбить им охоту преследовать нас.

– Раз фашистам не терпится – дадим – согласился Руднев. Первой подошла колонна противника из Крымка по нашим следам. В ней было свыше трехсот человек. Немцы развернулись в цепь и начали наступать на заставы. В лесу на подступах к Кодре закипел бой. После тридцатиминутного сопротивления заставы отошли и заняли оборону в глубине леса.

– Надо с этой группой разделаться до подхода второй, — предложил комиссар.

Ковпак тут же приказал для окружения и уничтожения противника выделить четыре роты. Вторая, четвертая и девятая роты обходили немцев справа и во взаимодействии с третьей ротой, которая заходила с левого фланга, решительной атакой должны были уничтожить фашистов.

Пока роты ударной группировки выходили на исходное положение для атаки, противнику еще удалось потеснить наши заставы и полностью втянуться в лес. В этот-то момент и был нанесен решительный удар по флангам и тылу гитлеровцев. Фашисты заметались в огненном мешке. Бросая убитых, раненых и оружие, они в одиночку и малыми группами начали убегать. Однако их везде настигали партизанские пули и гранаты.

Такая же участь постигла и вторую группировку немцев, которая наступала с юга.

И на этот раз победа была на стороне партизан. В действиях немцев чувствовалась какая-то нервозность. Мы-то понимали одну из причин этой нервозности. Ведь соединение находилось километрах в шестидесяти от Киева. А какому гитлеровскому начальнику это приятно! Кроме страха перед партизанами, ими владел животный страх перед своим начальником. Опасаясь за свою служебную карьеру, они бросали против нас все ближайшие гарнизоны. В помощь им выделяли самолеты, которые все время преследовали колонну. От их бомб особенно страдало стадо, которое мы захватили при разгроме немецких баз.

Вражеские гарнизоны и карательные отряды никак не могли сосредоточиться для того, чтобы одновременно нанести нам удар всеми силами.

Случай помог нам открыть и вторую причину нерешительности фашистов. Однажды местные жители села Замошья сообщили, что по дорогам с востока на Хабное движутся немецкие части. Вершигора приказал мне уточнить, что это за войска.

Со взводом Гапоненко я вышел к большаку. То, что мы увидели, превзошло все наши ожидания. По дороге, меся грязь, плелись группы людей по пять, десять, пятнадцать человек. Оборванные, грязные, почти все без оружия. Редко проползали одиночные подводы, груженные барахлом. Это войско скорее напоминало сброд.

– Такое впечатление, что война кончилась, — недоумевал Гапоненко. — Идут без всякого охранения, почти без оружия. Что за войско? Достаточно двух автоматчиков, чтобы всех перебить.

– Ясно одно, что это не немцы, — сказал Стрелюк.

– Чего гадать? Лапин, выдвиньтесь с отделением к дороге и захватите пленного, — приказал я.

Выполнить эту задачу не представляло никакого труда. Через двадцать минут Володя привел не одного, а троих пленных. Перед нами стояли худые, обросшие густой щетиной усталые люди. Из расползшихся сапог выглядывали грязные портянки. Одному из них правый сапог заменяла мешковина, навернутая на ногу. Глубоко запавшие глаза не выражали ни страха, ни злости. В них было одно безразличие.

– Кто вы? — спросил я пленных.

– Мадьяр, мадьяр есть мы, — заговорили они без особого желания.

– Откуда? — допытывался Гапоненко.

– Волга, у-у-! Дон, у-у-у! — ответил черный, как жук, мадьяр. Его поддержали остальные.

– Гитлер капут. Мадьяр до матки.

– Так, так. Гитлер капут…

– Где же ваше оружие? — спросил я, показывая на свой автомат.

– Отдаваль, хлеп браль, — отвечал черный. Он постучал себя по животу и добавил: — Пустой.

– Отдаваль, браль, — передразнил Саша Гольцов. — Пулю им в лоб и весь разговор.

– Не горячись, Саша, — успокоил его Землянко. — Видишь, им тоже не сладко.

– Неизвестно, сколько они нашего брата перевели, — не унимался Гольцов.

– Брось эти разговоры, — строго прервал Антон Петрович. — Мы не фашисты, чтобы безоружных расстреливать.

Недовольный Гольцов замолчал, но продолжал зло посматривать на пленников.

Лапин открыл полевую сумку, вынул краюху черствого хлеба и протянул пленному:

– Бери, ешь!

Тот не решался брать. Он недоверчиво посматривал на разведчиков, видимо боясь подвоха.

– Бери! — сказал Гапоненко.

Пленный не спеша протянул руку, осторожно взял хлеб и тут пришел конец его выдержке. Быстро разломав краюху на три части, две передал товарищам, а третью дрожащими руками начал запихивать в рот, как будто боялся, что у него отберут. По его впалым щекам потекли слезы.

– Что с ними делать? — спросил Гапоненко. — Отпустим или заберем с собою?

– Заберем. В штабе допросят, а там видно будет, — ответил я.

На допросе в штабе пленные рассказали, что их часть участвовала в боях на подступах к Волге. Была разгромлена. Многие попали в плен. Те, кто не попал в окружение, отошли. Их передали в другую часть. Но и эта недолго просуществовала. Теперь жалкие остатки отводятся в глубокий тыл на пополнение. Вот уже несколько дней им не дают никаких продуктов. Ведут, минуя города. Солдаты не подчиняются офицерам. Да какие же это офицеры, если они не могут накормить людей! Голод заставил солдат менять оружие на кусок хлеба. Зачем населению оружие? Их этот вопрос не интересовал. Важно, что им не давали подохнуть с голода.

– Немецкие фашисты мадьяр, румынов и итальянцев не считают за людей. Обращаются с ними, как с собаками, — рассказывали пленные.

– Много же вам пришлось положить своих людей, чтобы понять звериный облик немецких и своих фашистов, — сказал Руднев. — Не будь волжского урока, вы бы и сейчас оставались неучами.

Вскоре нам стало известно, что южнее бредут на запад остатки разбитых румынских частей. Они выглядели не лучше мадьяр.

– Рухнул престиж гитлеровской армии. Начинается брожение в умах союзников Германии. Да и немец стал не тот, что был раньше, потерял былые высокомерие и уверенность… А мы все гадаем: почему гитлеровцы неуверенно действуют против нас? - говорил Руднев. — Вот уже второй месяц на исходе после разгрома фашистских полчищ на подступах к Волге, а дыхание этой битвы до сих пор ощущается. И чем дальше, тем оно будет больше ощущаться. Инициатива окончательно перешла в руки нашей армии.

За полгода соединение трижды пересекало Припять по льду. В четвертый раз река встретила нас мутными весенними водами. Ледоход уже закончился, но река еще не вошла в свои берега, продолжала заливать низинные луга широкой поймы. Мостов вблизи не было. Решили переправляться на лодках и паромах.