Курбандурды Курбансахатов - Сияние Каракума (сборник)

Старшина деликатно покашливал на другом конце провода, ждал. Хороший ты мужик, старшина! Сердце в тебе большое, душа отзывчивая, оттого и тянется к тебе Инна. И Рожковский всем компаниям твою предпочитает не из-за того, чтобы чокнуться с тобой мятой алюминиевой кружкой, а из-за доброго слова твоего. Все вы, в общем, ребята хорошие, золотые ребята…

— Товарищ капитан, «юнкерсы»! — сунулся в землянку ординарец.

— Какие «юнкерсы»? — не понял Комеков.

— Летят, — лаконично пояснил Мирошниченко.

Комеков выбрался наружу. Да, не зря кружила «рама» — её уже не было, смылась, сделав своё дело, а вместо неё в глубокой сини неба дрожал тугой прерывистый гул пикирующих бомбардировщиков. Над ними виднелись несколько «мессершмиттов».

Первый «юнкере» круто завалился на крыло и пошёл вниз, включив сирену. Он пикировал прямо на МТС.

— Воздух! — закричали в расчёте Мамедова.

Солдаты бросились к огневой, где были отрыты укрытия. Холодов спрыгнул в окоп первым, рядом с ним присел дядя Матвей и тут же взял наизготовку автомат. Сверху на них свалился босой Ромашкин. Высунувшись из соседней щели, сержант Мамедов кричал:

— Пашин! Пашин, балда глухая! Прячься!

Но Пашин шёл прихрамывая, не обращая внимания на крики. Мамедов, ругаясь, полез из щели, может, Пашин оглох после того, как в Первомайске его контузило вторично. Взрывная волна швырнула сержанта вниз, на товарищей, взрывы бомб и вой «юнкерсов» слились в дикую какофонию.

«Что они бомбят, что? — недоумевал Комеков, следя, как бомбы с завидной точностью ложатся на территорию двора МТС. — Для чего немцам понадобилась эта нелепая демонстрация? Или всё же там успели стать «Катюши»?

А «юнкерсы» всё выли и выли. Едва выходил из пике один, как задирал хвост следующий, укладывая очередную серию бомб. «Там же Мамедов!» — спохватился комбат и кинулся звонить, но первый расчёт не отвечал — то ли поубивало их там всех, то ли все попрятались. Капитан готов был сам бежать туда, но на это ему не дано было права — он обязан находиться на командном пункте и ждать возможной атаки гитлеровцев.

Внезапно звенящий непрерывный звук вошёл в грохот и вой сирен. В небе появились, словно родившись там, два звена «ЯКов» — и сразу методичный строй «юнкерсов» распался. Вспыхнул и зачадил один бомбардировщик. Гулко — видимо, очередь «ЯКа» угодила в бомбу — взорвался второй. Остальные пустились врассыпную, наспех освобождаясь от бомбового запаса. Последний сбросил свою бомбу над лесом и тут же сам выпустил густой шлейф дыма и пошёл на снижение. «Мессершмитты» не приняли боя, пользуясь преимуществом в скорости, они удирали первыми, бросив своих подзащитных на произвол судьбы.

Солдаты вылезли из щелей, махали шапками от возбуждения. А комбат снова стал добиваться связи с первым расчётом. На сей раз оттуда ответили: Мамедов, пытаясь говорить спокойно, сообщил, что потерь нет. Нервный от пережитого напряжения, комбат выругал сержанта за то, что никто не дежурил у телефонного аппарата, пригрозил взысканием. Сержант объяснил, что дежурный связист никуда не отлучался.

— Почему же тогда не отвечали на вызов? Оглохли, скажешь?

— Связь была нарушена, товарищ капитан.

— Не ври, Мамедов, не ври, — остывая, сказал комбат. — Вы под бомбами, что ли, связь восстанавливали?

— Её не бомба, товарищ капитан, её бронетранспортёр дивизионный оборвал. Пашин шёл по «нитке», заметил обрыв и исправил на ходу.

— Самому надо исправлять, а не на Пашина надеяться, — посоветовал капитан и осведомился, что там немцы бомбили во дворе МТС.

— Сам удивляюсь, — ответил Мамедов. — Ни черта там не было, кроме сельскохозяйственного лома, который, по вашему приказу, стащили туда. И главное, точно МТС бомбили фрицы. Может, пьяные были? Или ошиблись?

— Всё может быть, — неопределённо сказал капитан. — Ты смотри там, Мамедов, чтобы все на местах были. — И стал звонить в другие расчёты.

Те тоже сообщили об отсутствии потерь и полной боевой готовности, и комбат решил доложить в штаб. Знакомый офицер сказал, что предполагается немецкая атака. Звонили из штабдива, предупредили. Там радисты перехватили немецкую шифровку и пока мудруют над ней, может, что-нибудь дельное узнают. Словом, жди.

— Ладно, — ответил Комеков, ворча под нос на нерасторопность связистов, позвонил на НП, чтобы предупредить Рожковского о возможной атаке немцев.

Лейтенанта на НП не оказалось.

— Ушёл на огневые, — доложил командир взвода управления.

Из второго расчёта ответили, что лейтенант Рожковский был на огневой, но сейчас пошёл в хозвзвод: где-то там поблизости «юнкере», удирая, свою последнюю бомбу сбросил, и лейтенант беспокоится, не случилось ли чего у старшины.

— Я вот ему дам бомбу! — раздражённо сказал Комеков. — Знаю, о чём он беспокоится! Немедленно разыскать мне Рожковского, даже если он у чёрта на куличках!

Он бросил трубку в руки связисту, который еле успел поймать её. Вечная морока с этим Рожковским! Чуть удобный момент — сразу к стопке. И старшина хорош гусь! Нет того, чтобы придержать человека, так он и сам не прочь лишний раз усы свои в «горилку» окунуть. Ну, погодите, голубчики, доберусь я до вас обоих! Устрою я вам вегетарианский день и в праздники!

Он похлопал себя по карманам, ища папиросы, позабыв, что искурил их одну за одной ещё во время бомбёжки. Ординарец со вздохом полез в вещмешок.

— Последняя пачка, товарищ капитан. Надо бы за доппайком сбегать.

— Сбегаешь, сбегаешь, — сказал Комеков, закуривая, — никуда твой доппаёк не денется.

— Как сказать! — шмыгнул носом Мирошниченко. — Лейтенант вон смалит их, спасу нет, а у старшины, я видел, папирос и вовсе ничего не осталось!

— Ладно, — утихомирился капитан, — не ворчи, как старая бабка. Утрясётся всё — и сходишь, получишь, не скурит лейтенант наши папиросы. — И обернулся к связисту. — Ну что там, скоро они найдут?

Связист молчал, словно это он был виноват, что во втором расчёте никак не могут найти Рожковского.

С лейтенантом была морока, но комбат относился к нему с сочувствием и пониманием, оберегая где только можно от несправедливых подчас наскоков начальства. С кем беда не случается? А тут, если вникнуть в суть дела, за которое с Рожковского сняли майорские погоны, не так уж и виноват он был, скорее всего погорячились трибунальцы, поспешили свалить с больной головы на здоровую. Бывает и такое, что греха таить.

Комбат ценил в Рожковском воинский опыт, находчивость, умение легко и интересно говорить на любую тему. Сам человек безусловно храбрый, он с некоторой долей затаённой ревности принимал отчаянную, порой даже безрассудную храбрость лейтенанта Через старши-ну он знал, что от Рожковского перед самой войной ушла жена, бросив двоих детей, и они погибли во время эвакуации, когда фашисты разбомбили эшелон на какой-то маленькой станции. Словом, бед было в избытке, на троих поделить можно. Но лейтенант молча переживал свои невзгоды, не делился ни с кем, и это тоже вызывало невольное уважение к нему.