Курбандурды Курбансахатов - Сияние Каракума (сборник)

Мои думы постарался развеять председатель колхоза, когда я пошёл его провожать.

Мы разговорились, и башлык рассказал о достижениях своего хозяйства, о его перспективах. Посёлок очень похорошел, это я сам видел.

— Школу мы какую построили, посмотри! — показывал председатель на большое двухэтажное здание. — Теперь вот нужно сделать её образцовой. Поднять успеваемость, дисциплину. Это уж от учителей зависит.

Последние слова председатель произнёс со значением, и я понял, на что он намекает. (Неужели до них ещё не дошёл слух обо мне, как о писателе?)

Поняв моё молчание по-своему, председатель стал говорить более доверительно.

— Велика роль сельской интеллигенции в колхозе. Вот возьмём нас с тобой. Оба мы молоды, ещё ничего, пожалуй, в жизни не видели. А какие задачи стоят перед нами! Свою неопытность я понял, став председателем колхоза. Раньше думал так: умей организовать сев, обработку, уборку урожая — и дело с концом. Но это не так. Во всём участвуют люди. Люди! Вот главная наша забота и печаль.

Среди них есть всякие, — продолжал председатель развивать свою мысль. — Есть беспечные: живут как бог на душу послал. Есть настоящие трудяги — и это наша опора. Есть от войны пострадавшие. Находятся и такие, что страдают от своих детей. Да, да — и такие есть! Другие — жизни не рады, потому что лишены детей. И всем мы, брат мой, должны помочь. Это наши люди. Возьмём, к примеру, твоих родителей — Ораза-ага и Нурбиби-эдже. Всю жизнь они без устали трудились. Видели и нужду, и войну, и разруху. Всё вынесли на своих плечах. Теперь пора им и отдохнуть. На смену им пришли мы с тобой. Будем работать вместе, дружно. Не зря говорят: «У тагана три ножки — друг другу опора».

Мне не хотелось обижать этого хорошего человека, так дружески относившегося ко мне. Я понял, что при случае всегда найду в нём поддержку, найду верного товарища и друга.

Тем более я не мог обманывать его. Но как сказать? Я пробормотал что-то невразумительное.

Председатель приостановился, вопрошающе глядя на меня.

— Не могу, — наконец выдавил я. — Уже устроился.

В темноте трудно было увидеть выражение его глаз, но голос прозвучал недоверчиво:

— Где… устроился?

— В Ашхабаде.

— Где именно? — настаивал он.

— В редакции молодёжной газеты.

— Кроме тебя, там некому работать, что ли?

Я молчал. А когда председатель, не попрощавшись, повернулся и молча пошёл прочь, я его не задерживал.

Дома я пробыл всего два дня. (Не на отдых сюда приехал. Надо работать!). Время подгоняло. Сказал родителям о поездке в соседний район. Боялся, что мама расплачется, а отец вообще перестанет со мной разговаривать. Но мама только вздохнула и сказала:

— Что ж, доброго тебе пути. Приезжай здоровым.

Отец долго молчал, сидя на кошме и глядя на свои натруженные руки, лежащие на коленях. Я тоже невольно обратил на них внимание, и мне пришло на ум сравнение: руки были похожи на ствол саксаула, скрученный непрестанной борьбой за жизнь.

Я уж думал, что так мы молча и простимся. Но тут отец сказал:

— Мы рады, что ты успешно закончил учёбу. Хотелось бы пред смертью увидеть, как ты выйдешь в люди и станешь настоящим человеком.

В его голосе была не только грусть расставания, но и тревога за моё будущее. Я же всё это воспринял по-другому. Что ещё нужно моему отцу? Сын закончил университет, стал писателем. Обо мне в газетах пишут!..

Нет, не понять было отца, его молчаливого осуждения. С тяжёлым сердцем покинул я родной дом.

В тот же день я прибыл в совхоз. И тут начались открытия за открытием.

Как всё же далеки мы от жизни, когда набираемся теоретических знаний в студенческой аудитории!

В этих краях я раньше бывал не однажды. Несколько раз приезжали с учителем на экскурсию: археологи проводили здесь раскопки древнего кургана и мы помогали им, чем могли.

Кроме кургана, здесь не было ничего примечательного. Кругом необозримая пыльная степь.

Сейчас передо мной лежала цветущая долина. И всё это сделано за пять-шесть лет! Это сделали люди, о которых я ничего не знал. Значит, пока я учился, они трудились не покладая рук. А вместе с ними — и героиня моего будущего очерка.

Это обстоятельство несколько охладило мой пыл. Я ехал в полной уверенности, что очерк получится и меня похвалят. Теперь такой уверенности не было. Имею ли я право писать об этих людях? Я, ещё ничего в жизни не сделавший своими руками, не совершивший ни одного полезного поступка?

Я долго кружил вокруг да около, прежде чем решился подойти к зданию дирекции совхоза. Директора на месте не было.

— Все на собрании, — ответила мне секретарша.

— Что за собрание? — спросил я.

— Уборка скоро. Вот по этому поводу.

— А когда оно закончится?

— Не знаю.

— Началось давно?

— Да уж с час как идёт.

Значит, пока я раздумывал…

— А не скажете, как мне можно найти механизатора Оразджемал Байлиеву? — обратился я снова к секретарше.

Она смерила меня взглядом, как человек, которому до чёртиков надоели вопросы, и стала закладывать бумагу в пишущую машинку.

Я подошёл поближе и повторил вопрос.

— Она на собрании, — коротко бросила девушка.

— Где проходит собрание?

— В клубе.

— А клуб где? — не унимался я.

Тут уж терпение у секретарши лопнуло. Она стремительно повернулась ко мне.

— Вы что, с Луны свалились? Или никогда не были у нас?

— Здесь всё так изменилось, — проговорил я.

— Так вот знайте: у нас не один, а два клуба. Собрание проходит в зимнем. А вообще кто вы такой и зачем вам Байлиева?

Она с такой строгостью посмотрела на меня, что я невольно улыбнулся.

— Я из редакции. Буду писать очерк об Оразджемал Байлиевой. Говорят, она передовик?

— Передовик? Да она, если хотите знать, чемпионка Союза среди женской молодёжи по сбору хлопка! В прошлом году министр, выступая по радио в Москве, говорил о ней. Сюда к нам из газет приезжали, из радио. Киношники целый месяц ей надоедали. Значит, вы тоже один из них?

Я кивнул головой.

— Пойдёмте, я покажу вам клуб, — сказала она дружелюбно.

Мы вышли на улицу. Девушка оказалась хорошей, приветливой и горячей патриоткой своего края: за короткую дорогу от дирекции до клуба я узнал от неё много интересного.

Клуб был вместительный, с большой глубокой сценой, на которой вполне мог ставить свои спектакли даже столичный театр. Сиденья обиты каким-то дорогим материалом. Двух больших люстр явно недоставало для такого помещения — в зале было полутемно. А может, совхозная электростанция по дневному времени вполсилы работала, не знаю.

За столом президиума я сразу заметил девушку, лицо которой показалось мне смутно знакомым. Но, приглядевшись, решил, что ошибся. Девушка сидела хмурая. Не иначе это кто-то из области, а то и из Ашхабада, — подумал я.