Курбандурды Курбансахатов - Сияние Каракума (сборник)

Видя моё замешательство, Огсолтан-эдже прикрикнула:

— Кому сказала: садись и пиши! Ну? Пиши: «Директору совхоза «Коммунизм» товарищу Салихову…» Вот так. А ты, товарищ Салихов, жильём не отговаривайся, эта девушка со мной будет жить. Ясно?..

— Вот так я стала работать в совхозе, — рассмеялась Отджа.

— Славной она оказалась, эта Огсолтан-эдже, — поддержал я разговор.

— Ещё какой славной, — отозвалась Отджа. — Если бы не она… В тот же день я съездила домой, взяла кое-что из вещей. Мама, конечно, в слёзы. Отец тоже не одобрял моего решения. Тем более, что я им не сказала, что именно толкнуло меня на такой поступок. Делом доказать хотелось, не словами.

Потом мама несколько раз приезжала проведать меня. И всё-то переживала. То ей кажется, что я сильно похудела. (А как не похудеть на нашей работе!). То вроде меня здесь обижают. (Но кто обидит, если за мной стоит сама Огсолтан-эдже?) Беспокоил отец. Мама рассказывала, что после моего отъезда он ещё угрюмее стал. Может, догадывался о чём-нибудь?..

Признаюсь тебе, была у меня минута слабости, когда вознамерилась я уйти из совхоза: очень уж родителей было жаль. Но тут воспротивилась Огсолтал-эдже: «Я день и ночь пекусь о тебе, о твоём будущем, а ты всё хочешь растоптать и уехать? Не позволю!»

И не позволила. А вскоре мне дали квартиру на всю семью. Наши сразу же переехали сюда. Отец, правда, ворчал немного.

— А Огсолтан-эдже? — спросил я заинтересованно. Мне показалось очень важным узнать о дальнейших отношениях Отджи с этой интересной женщиной.

— Это удивительный человек, — продолжала свой рассказ Отджа…

Огсолтан с первых же дней Октября всем сердцем приняла Советскую власть. Она организовала вокруг себя подружек и соседок, вместе они принялись помогать мужчинам устанавливать в селе новый порядок. Её общественная деятельность не ограничилась одним селом— не того масштаба была Огсолтан. И куда бы её ни забрасывала судьба, порученное дело она выполняла с полной отдачей сил, горячо и заинтересованно.

У неё не было своей семьи (что-то случилось в молодости), но ей не грозило одиночество. Всегда находился человек, которому нужна была её помощь. А к людям она относилась внимательно, её волновала судьба каждого человека. Никто не удивился, когда в годы войны Огсолтан-эдже взяла на воспитание нескольких сирот. А уже на склоне лет в её жизни появилась Отджа.

Много часов проводили они в разговорах. И перед Отджой, как живые, вставали героические образы людей, которые задолго до её рождения думали о таких, как она, о их будущем, и шли за это будущее на смерть.

Огсолтан-эдже приохотила девушку к чтению книг, сама их подбирала, и перед Отджой открылся новый мир познания и человеческих взаимоотношении.

Каждую свободную минуту Отджа проводила у Огсолтан-эдже. Мать ворчала: «Совсем от дома отбилась!», отец поглядывал искоса, по помалкивал, понимал, видно, что его вмешательства в дела дочери не требуется.

Работа у Отджи была трудная. Не посылали на прополку и на прореживание хлопчатника. Иногда поднимали среди ночи — не хватало поливальщиков, — и она полусонная, спотыкаясь, едва не роняя фонарь из рук, шла в поле. Когда в совхозе открылись курсы водителей хлопкоуборочных машин, Огсолтан-эдже велела Отдже поступить на эти курсы. Тут девушка впервые воспротивилась:

— Ни за что!

— Почему? — вежливо поинтересовалась Огсолтан-эдже.

— Я десятилетку окончила! — горячилась Отджа. — И после этого какие-то курсы? Поработаю немного, а там попытаюсь поступить в институт. Что я, хуже других?

— Курсы твоему институту не помеха. Зато у тебя будет специальность.

— «Специальность!» Девушки после института будут работать врачами, агрономами, учителями. А я с утра до вечера в промазученной одежде должна буду водить свой комбайн?

— Глупая ты, глупая, — засмеялась Огсолтан-эдже. — Дело разве в одежде? Иной и дорогую одежду наденет, а сам гроша ломаного не стоит. В мазуте ходить тебе не позволим, совхоз спецодежду выдаст. А в институте можно и заочно учиться.

Огсолтан-эдже настояла на своём. Отджа закончила курсы. Трудно ей давалась учёба. Одна среди парней и молодых мужчин, она чувствовала себя очень неловко. Долго не могла решиться надеть комбинезон. А потом как-то так вышло, что ей даже понравилась эта одежда

Она не стесняла движений, можно было быстро подняться и сесть за рычаги управления. Машину Отджа изучила на совесть и ловко управляла ею. Отец шутил: «Женщина на коня села! Только конь у тебя железный, дочка, не свались ненароком».

— Теперь, наверно, Огсолтан-эдже довольна тобой? — прервал я рассказ Отджи.

Она печально вздохнула.

— Нет больше Огсолтан-эдже.

Я не понял.

— Как нет?

— Умерла… Полтора месяца назад.

Я не знал что сказать в утешение, но Отджа не нуждалась в нём. Острота утраты уже притупилась, остались только светлые воспоминания о дорогом человеке.

— Смогу ли я когда-нибудь стать хоть чуточку похожей на Огсолтан-эдже? — тихо проговорила Отджа. — Теперь Нуры остался совсем один…

— Кто это? — поинтересовался я.

— Её сын.

— Но ведь у неё не было…

— Да, — перебила меня Отджа. — Детей у неё не было, только приёмные. И Нуры один из них.

Я промолчал, не зная, как отнестись к этому сообщению.

— Как-то, забежав на минутку к Огсолтан-эдже, — продолжала Отджа, — я застала у неё парня. Скромный такой на вид, а глаза весёлые, озорные. Когда он вышел, я спросила: кто, мол, это. Огсолтан-эдже ответила, что такой же, мол, сирота, как и она. И что он будет жить у неё.

Нуры стал работать в нашем совхозе механиком-водителем. На вид он вроде даже простоватым казался, но если возьмётся за какое дело, сразу видно, что знает в нём толк…

Отджа смолкла. Я ждал. Но она сидела, глядя отсутствующим взглядом, и улыбалась тому, что виделось только ей одной.

— Отджа, — позвал я. — Очнись, Отджа.

— Прости, задумалась, — извинилась она, и улыбка медленно гасла на её губах. — На чём я остановилась? Ах да, Нуры…

Словно молния ударила в меня: каким тоном она произнесла это имя: «Нуры!..»

— Он и сейчас здесь? — вырвался у меня вопрос.

— Нуры? Нет, в армии служит.

Я облегчённо вздохнул: кто его знает, что это за Нуры, но всё же лучше ему быть подальше отсюда.

На следующий день весь посёлок поднялся задолго до рассвета: начиналась уборка хлопка. Об этом возвещал алый флаг над зданием дирекции совхоза. Большая колонна хлопкоуборочных машин, поблёскивая свежей краской, готовилась выйти в поле.

Я поймал себя на мысли, что подыскиваю сравнение, которое приведу в своём очерке. «…Машины, словно огромные стальные копи, стояли и, казалось, подрагивали от нетерпения, ожидая команды».

Я не сразу узнал Отджу, комбинезон делал её маленькой и хрупкой. В действительности это было не так. Колонна тронулась, и я увидел, как легко повинуется Отдже её великан — четырёхрядный комбайн.