Гюнтер Хофе - Заключительный аккорд

Клазен осторожно довернулся и, пригнувшись, покатил назад.

Мюнхоф ждал его в тени руин, набросив поверх ватной куртки плащ.

— Поехали, и как можно быстрей, — прошипел Клазен и свернул в просеку, работая изо всех сил палками. Через несколько минут Мюнхоф отстал от него. Он с трудом переводил дыхание, как во время соревнований. Клазен заметил это, остановился:

— Что такое? Почему отстаёшь?

— Я забыл смазать лыжи.

Обер-лейтенант отсоединил крепления и в тот же момент упал на землю. Над обломками просвистело несколько снарядов. Осколки и обломки веток посыпались на них.

— Снимай быстрее свои лыжи и дай их мне!

Мюнхоф недоверчиво посмотрел на Клазена, когда они обменялись лыжами. Обер-лейтенант вскоре понял, что по липкому снегу на несмазанных лыжах он не проедет и двух километров. Пот лил с него ручьём. Мускулы сводило от напряжения. Мюнхоф давным-давно сбросил свой плащ, его шатало от страха и усталости. А канонада всё не утихала.

Клазен свернул на просеку, ведущую на север.

«Нам нужно выехать на дорогу, иначе мы тут костей не соберём».

Двигаться становилось всё труднее.

«Почему бы тебе не лечь, просто лечь в снег и лежать? — спрашивал он самого себя. — Остаться там, где есть… Не думать о том, что будет завтра…»

Наконец они вышли к дороге, которую несколько человек на бульдозере пытались сделать проходимой.

«Для кого? — машинально подумал Клазен. — Вероятно, и они должны выполнить приказ, чего бы им это ни стоило».

Замахав руками, они остановили машину и забрались в неё. Клазен уже перестал ругать приказ о своём новом назначении. Эта езда на лыжах показалась ему длиною в жизнь.

Стрелка часов приближалась к цифре «3». Целых шесть километров отделяли их бульдозер от Кринкельта. Дальнобойные американские орудия обстреливали дорогу. Взрывы ухали совсем рядом, по не кучно. Попутчики Клазена и Мюнхофа, те самые солдаты, которые пытались привести дорогу в порядок, вдруг спрыгнули с машины и бросились в лес, опасаясь, что из-за шума мотора их заметят и «накроют». Вскоре они растворились в темноте.

Лицо Мюнхофа от страха и изнеможения стало неузнаваемым. Клазен сел за руль, выжал сцепление. Машина дёрнулась, начала двигаться еле-еле, метр за метром. Несколькими минутами позже в нос ударил зловонный запах — горела резина. Но всё же охать было можно. Клазен почувствовал, как его руки судорожно сжимают рычаг скоростей. Лоб он прижал к ветровому стеклу. Стеклоочистители едва успевали сгребать налипший на стекло снег. Он уже не обращал внимания на канавы, а видел только жалкую груду камней Кринкельта, освещаемую частыми разрывами.

Вдруг удар страшной силы вырвал руль у него из рук. Взрывная волна запрокинула назад голову. Стекло покрылось сеткой трещин. Плохо соображая, Клазен выпрыгнул из машины, больно ударился обо что-то. Отбежав на несколько метров в сторону, он оглянулся и увидел изуродованный до неузнаваемости бульдозер, а рядом — огромную воронку.

Когда обер-лейтенант пошевелился, его пронзила острая боль в левом предплечье. Лицо Мюнхофа, хотя с ним ничего не случилось, было белее полотна и перекошено от страха. Спотыкаясь, они поплелись дальше.

Вскоре на обочине дороги заметили тень. Это оказался брошенный кем-то джип. Мюнхоф завёл его.

Поехали. Из снежной пурги призрачно выросли несколько дворов. На одном полуразрушенном доме раскачивалась вывеска: здесь была мастерская. В подвале Клазен нашёл шорника.

— Помогите мне снять френч. Но только осторожнее.

Шорник увидел кровоточащую левую руку. Разрезал рукав до самого плеча. Рана оказалась страшной: в локтевом суставе застрял осколок.

— Попробуйте вытащить его хотя бы плоскогубцами.

Тот удивлённо уставился на обер-лейтенанта, а потом, стиснув зубы, осторожно и ловко, как врач щипцами, вытянул кусок металла плоскогубцами. Подвигав рукой, Клазен почувствовал некоторое облегчение.

— Блюхер! — громко позвал он.

Штабс-ефрейтор высунул своё небритое лицо из-за перегородки:

— Кто здесь кричит как сумасшедший?

— Иди сюда со своей санитарной сумкой! Рука у меня должна действовать! Тебе ясно, Блюхер?

— А мелкие осколки?

— Ты только перевяжи. Осколками займутся другие.

Клазен закрыл глаза.

«Неплохо бы сейчас попасть в лазарет. Например, в Гарц. Услышать голос сестры: «Потерпите немного, дорогой, и всё пройдёт». Белоснежное бельё на постели, сытный завтрак и послеобеденный сон…»

— Ты что, чокнулся?! — Клазен подпрыгнул от боли.

— Не собираетесь же вы с такой рукой воевать до окончательной победы?

Клазен посмотрел штабс-ефрейтору в лицо и подумал, что тот, кажется, переходит на фамильярный тон.

После перевязки Клазен и Мюнхоф поехали дальше. Машину кидало от одной воронки к другой. От усталости у обоих слипались глаза.

— Мы, вероятно, последние на этом участке фронта.

— Позади нас должна двигаться ремонтная мастерская, — возразил ему Мюнхоф.

— У меня нет уверенности, что никто из них не рвётся домой, в рейх.

Вскоре они заметили свет от фар. Лучи прорезали ночную темноту, а за ними проступили большие расплывчатые контуры.

— Танки! — выдохнул Клазен.

Мюнхоф сбросил газ, резко затормозил и словно оцепенел за рулём.

«Он должен бы обрадоваться, поняв, что из нашего положения есть только один выход и что мы уже пришли к нему, — подумал обер-лейтенант, глядя на Мюнхофа. — А он сидит растерянный, как будто не может трезво оценить ситуацию».

Клазен поправил шинель над забинтованной левой рукой и повернулся, чтобы вылезти из машины, по тут его ослепил лучик карманного фонарика.

— Халло! Рад тебя видеть тут! Чёрт возьми! Руки вверх!

Клазен заметил, как Мюнхоф снял с руля руки и медленно поднял вверх. За ярким лучом света не было видно ни одного лица. Обер-лейтенант понял, что его служба в вермахте сегодня, 30 января, в двенадцатую годовщину взятия Гитлером власти, для него окончилась. Рана страшно болела. Но его раздражал яркий луч фонарика, которым ему светили прямо в глаза.

— Да погасите же вы свой фонарь!

Затем он вылез из машины и покачался мгновенно на месте, стоя в глубокой грязи.

Темнота за лучом зло огрызнулась вспышкой огня. Грянул выстрел. Левое плечо обожгла резкая боль. Клазена отбросило назад, и он, стиснув зубы, повалился на землю.

Передачи войсковой радиостанции «Кале» славились музыкальным оформлением. На её частотах всё время звучали популярные мелодии. Но музыка служила только приманкой, за которой следовала деловая информация.

«На Арденнском фронте вчерашний день был отмечен тем, что войска генерала Эйзенхауэра в результате многочисленных атак продвинулись на восток, захватив при этом большое количество пленных, — так начал обозреватель радио своё утреннее сообщение 20 января. — В результате неожиданного танкового удара был взят в плен командир гренадерской дивизии генерал Карл Фридрих Круземарк с частью офицеров своего штаба. На первом допросе генерал заявил, что он с имеющимися в его распоряжении силами и средствами был не в состоянии удержать вверенный ему участок, что сам он давно уже потерял веру в победу. Генерал дал ценные показания…»