Гюнтер Хофе - Заключительный аккорд

Послышались удаляющиеся шаги, а затем скрип ступенек на лестнице. Через минуту в дверь комнаты Урсулы постучали.

Когда Брам вошёл в её комнату, Урсула сразу же заметила, как сильно он взволнован.

— Мы не виделись целых десять дней, — начал он, обняв её. — Так много работы…

Она сняла с себя его руки и показала ему на стул.

«Первый раз мы не поцеловались с ним при встрече», — подумала она.

— Ты уже знаешь? — спросил майор.

Урсула кивнула.

— Я влип в неприятную историю…

Глаза Урсулы расширились от страха.

Брам сделал рукой резкое движение и протоптал:

— Я ничего не мог поделать…

— Почему ты её отпустил одну… да ещё на передовой?

«Как тихо она это сказала!» — мелькнуло у него в голове.

— Всё было не так, как ты думаешь! — Брам отсутствующим взглядом посмотрел на Урсулу.

— Ты не обязан давать мне объяснения! — Урсула махнула рукой.

«Произошёл несчастный случай, — подумал майор, — а подозрения падают на меня».

Урсула стояла перед Брамом. Лицо её было бледным, в глазах ни слезинки.

«Я с ним не так уж давно знакома, но до сегодняшнего дня у меня оставалась хоть крохотная надежда. Но как он себя сейчас ведёт? Выходит, сегодня он спит с одной, завтра — с другой. Да и со мной-то он обращался как с какой-нибудь дешёвкой».

Урсулу охватил страх. Она пошла за ним, забыв обо всех условностях, и думала, что у неё зародилась настоящая любовь. Она надеялась, что он разрешит все свои дела и навсегда останется с ней. А теперь?

Урсула крепко сжала губы.

— Если ты не хочешь выслушать мои объяснения, я уйду, — сказал майор.

И он хлопнул дверью.

Урсула села на кровать, а затем обессиленно упала на подушки. Слёзы градом лились из её глаз.

«Неужели у Эльвиры было что-то с майором?»

— Мой бедный отец и подумать не мог, что его сын когда-нибудь будет прокладывать дороги, — сказал рядовой Барвальд, вытирая пот со лба. Дышал он как после быстрого бега.

— Тебе пора бы понять, что принадлежность к классу в первую очередь проявляется в том, в качестве кого человек участвует в трудовом процессе, — со смехом объяснил ему Пауль Павловский и осторожно осмотрелся, однако до ближайшего часового, который их охранял, было не менее пятидесяти шагов.

— И эту каторгу ты называешь трудовым процессом? Сегодня седьмое декабря. Значит, сегодня вернутся десять человек со стройки.

— Рано или поздно, но нам всё равно выдадут полный паёк.

— Уголовники все, как один, возбуждены, так как ротный посадил под арест людей только из их числа, — прошептал Барвальд. — Генгенбах покинул свой пост с благим намерением, и ротному не за что его наказывать. Политические не участвовали в этой заварушке.

— А если это он пристрелил Бельке, чтобы дать возможность Цимерману и Перлмозеру уйти?

— Ты опять принялся за свои «если». Он искал контакта, и мы, естественно, не могли поступить иначе.

— А как он должен был действовать дальше?

— По обстоятельствам.

— Пустые слова. Мы же знаем, что против него выдвинуты серьёзные обвинения. Однако ротный не арестовал его, а схватил десяток уголовников. Урезал наполовину суточный рацион. И командир полка побывал у нас в роте, однако и он ничего не сделал Генгенбаху. Всё это несколько подозрительно. И после всего этого ты хочешь с ним знаться?

— Он не доносчик.

К ним приближался часовой — ефрейтор. Заметив его, Барвальд замолчал, а спустя несколько секунд выругался, кляня на чём свет стоит каменистую почву и дорогу.

— Заткните свою поганую глотку, Барвальд! Это приказ. И если вы это поймёте, то из вас ещё может выйти человек. — Ехидно усмехнувшись, ефрейтор прошёл мимо них, направляясь к Генгенбаху.

«Во всей округе сейчас лихорадочно приводят дороги в порядок, — подумал ефрейтор. — Лучше бы отрыли третью или четвёртую траншею. А этот разжалованный обер-лейтенант всё время один да один. Никто не хочет с ним разговаривать. Странно, что «старик» не забрал его с собой». Ефрейтор остановился и, обращаясь к Генгенбаху, спросил:

— А неплохая здесь житуха, а?

Генгенбах, стараясь не отрываться от работы, ответил:

— Для меня лучшего места нигде не было: от фронта далеко, работа нормирована. Чего же желать ещё? А тебе?

Ефрейтор на миг задумался, не зная, переходить ли ему на «ты». Преодолев нахлынувшую на него злость, он чуть смягчился:

— Здесь, в этом тылу, намного опаснее, чем на передовой. Никогда не знаешь, какой гад и когда подложит тебе свинью.

— Из любого положения есть два выхода.

— Ты их знаешь?

Генгенбах с удивлением посмотрел на ефрейтора и невольно подумал о том, что вот-вот должно что-то случиться. Уже прошло трое суток со дня ЧП, а его всего лишь вызывали на небольшой допрос, и больше ничего. Неужели Цимерман брал его на пушку? Вот бы сейчас посоветоваться с Зеехазе!

Ефрейтор тем временем подошёл к группе уголовников, Которые работали с прохладцей.

— Эй, господин ефрейтор! Вы так деликатно беседовали сейчас с доносчиком, — первым заговорил известный поножовщик Пипенбург.

— Это у вас называется деликатностью? Я только поинтересовался, кто уложил беднягу Бельке.

— Об этом можно было и не спрашивать. Это и так всем ясно. Такая несправедливость!

— Что ещё за несправедливость?

— Если не обращать внимания на факты и законы, то мы сами должны сделать так, чтобы восторжествовала справедливость, — вмешался в разговор мужчина с жёлтым лицом и чёрной бородой. — Иначе бедняге Бельке будет очень неуютно на том свете.

Все громко засмеялись.

Ефрейтор закурил сигарету.

— Не вздумайте подложить мне свинью, а не то… — И, не договорив фразы, он направился к Генгенбаху.

— А что значит это «а не то»? — спросил кто-то из уголовников.

Все снова громко захохотали.

Когда обер-лейтенант Зейдельбаст прочитал и подписал «Рапорт о смерти рядового Вельке, наступившей вследствие ранения упомянутого неизвестным лицом», его узкие губы растянулись в усмешке.

Командир полка обращался с ним как с боевым офицером, а не как со стражником. Исходя из этого ротный и решил строго проводить собственную линию, согласно которой Вельке был тяжело ранен либо Перлмозером, либо Цимерманом. Рядовой Генгенбах не имеет к этому ЧП никакого отношения. Никакого политического оттенка это ЧП, по мнению ротного, не носит. Следовательно, вся вина за происшедшее целиком и полностью падает на уголовников. Следовательно, всё своё внимание в будущем необходимо обратить на уголовников, не спуская в то же время глаз и с коммунистов.

Обер-лейтенант Зейдельбаст был убеждён, что его писарь — унтер-офицер, писавший все документы под его диктовку, — наверняка своевременно сообщает самые свежие новости той или другой стороне, получая за это вознаграждение в виде сигарет. Значит, уголовники относительно быстро узнают о его рапорте и дадут духу не только Генгенбаху, но и всем политическим. К тому же это ни в коей мере не противоречит договорённости с майором Брамом. Рота и в дальнейшем будет послушной. А вообще чем больше достанется обеим группам, тем легче будет командовать ими.