Федор Панферов - Борьба за мир

Ну, вота-а-а! — вдруг остановившись, закричал Ермолай. — Дома-а-а-а! Это поле наша-а-а! — Он показал рукой на лесную поляну, заросшую полынью, и тут же притих, недоуменно произнеся: — А чего это они ее забросили? Тут земля — хлеб сплошной. Гляди-ка, Петр Макарыч, — обратился он к Сиволобову. — Не пахана года два? А-а?

Они склонились, раздвинув высокую, жирную полынь, поковыряли землю, поднялись и почти в один голос сказали:

Действительно, два года не пахалась.

Ну да! — оправдывающе произнес Ермолай. — Мужиков-то на селе нет, колхоз-то немцы, видно, разогнали. Ну, ничего. Наладим! — вдохновенно добавил он. — Наладим! Колхоз наладим, землю запашем, ребятишек произведем! — и, облегченно засмеявшись, шагнул вперед.

И опять они шли молча. Ермолай шагал быстро, вдавливая окованным кончиком деревянной ноги влажную землю на глухой тропе. Если бы ему приставить крылья, он, наверное, вспорхнул бы и полетел. Да и сейчас он машет руками, как крыльями, помогая себе.

Впереди завиднелся просвет.

Ермолай, не в силах выговорить, повернулся и, кивая вперед головой, весь улыбаясь, как бы кричал:

«Дошли!.. Сейчас… Во-он оно, село-то наше!»

Лес оборвался. Под уклон тянется поле. Внизу огромный пруд. Зеленые, густые и кудрявые ветлы склонились над водой! А за прудом?..

Ермолай снова повернулся к Николаю Кораблеву и Сиволобову. Недоуменно и даже с какой-то злобой посмотрел на них, затем шагнул и, подпрыгивая на здоровой ноге, побежал вниз, туда, за пруд.

Села не было. На месте хат виднелись полуобгорелые остатки, торчали закоптелые и уже развалившиеся трубы печей. Светились на солнце, как плешины, груды золы, прибитые дождем. Улица и особенно дворы заросли густой крапивой, полынью и лопоухим репейником. Дорога затянулась илом… И на ней ни единого следа. На базарной площади почерневшая виселица. Неподалеку от нее рассыпавшийся скелет.

«Не Груша ли?» — мелькнуло у Ермолая.

«Не Татьяна ли?» — мелькнуло у Николая Кораблева.

И они оба кинулись к скелету, затем, нагнувшись, долго рассматривали его. Николай Кораблев выпрямился, сказал:

— Нет! Это мужчина… — и посмотрел на Ермолая.

Тот, нагнувшись, выкинув назад деревянную ногу, как пушку, и, глядя снизу вверх, спросил:

— А кто?

— Разве сейчас узнаешь, кто?

— А как ты узнал, что это мужик?

— По бедренной кости. Видишь, эта вот кость называется тазобедренной. У женщин она шире.

— Вишь ты, наука! — по-детски наивно произнес Ермолай. — А может, это мой отец?

Да, это действительно был скелет его отца-старика Ермолая Агапова, о чем не знал этот — второй Ермолай. Сейчас он выпрямился, посмотрел вдоль улицы и недоуменно, как больной, очнувшись после потери сознания, сказал:

— Эх, ты! Где я жил-то? Прошли, что ль, двор-то, или не дошли? Разыщу-ка! — и пошел, оглядываясь на обе стороны.

Сиволобов сказал ему вслед:

— Ермолай, ты показнись здесь малость и айда к нам: мы во-он там, на горе, у лесочка, ждать тебя будем.

Сиволобов и Николай Кораблев пересекли овражек, поднялись в горку и сели на опушке соснового бора. Они сели на старые пни, совсем не зная того, что скелет на дороге — это останки старшего Ермолая Агапова и что вот сюда, к Ермолаю Агапову, когда-то приходила за советами Татьяна.

Сев, Николай Кораблев опустил голову на руки и, еле слышно простонав, застыл. Сиволобов снова посмотрел на мертвое село. Там носился ветер, колыхая крапиву, полынь, лопоухий репейник, навязчиво сдирая корку с прибитой золы. Да еще ковылял из стороны в сторону Ермолай, отыскивая свой двор. Иногда он запевал, но песня походила на волчий вой.

Обезумел Ермолай: как над могилой воет! Может, сходить, оторвать его от могилки?.. Да и ты вот… Ах, ты! Как же теперь, Николай Степанович?..

Да ведь он сказал: «Она жива», — глухо и еле слышно проговорил Николай Кораблев.

— Кто сказал? — обрадовавшись тому, что Николай Кораблев заговорил, оживленно спросил Сиволобов.

— Яня Резанов, Яков Иванович, партизан. Ведь он мне совсем недавно говорил… А может, и село-то только что сожжено?

— Ну что ты? Год, а то и больше: крапивой все заросло.

— Яня Резанов!.. Яня Резанов!.. — пробормотал Николай Кораблев.

Где-то далеко ухнула артиллерия. Сиволобов, прислушавшись, сказал:

— Наши застукали. Двинулись на Брянск. Эх! Гляди-ка! — вскрикнул он и дернул за рукав Николая Кораблева.

На них, отрезая их от Орла, цепью шли немцы, держа наизготовку автоматы.

— Партизан шарят… — шепнул Сиволобов, еще не зная, что предпринять.

А перед Николаем Кораблевым ярко, как будто это происходило сейчас, встало: озеро на Урале, Змеевый остров и то подводное течение, которое захватило их обоих с Лукиным и бросило в свирепый круговорот… и он потянулся к автомату, шепча:

— Отбиваться надо.

1946–1947

В годы Великой Отечественной войны Панферов подолгу жил на Урале — в Челябинске, Миассе, Свердловске, часто совершал поездки на фронт. Активно участвуя в общественной жизни страны, он выступал с очерками и статьями на страницах местной и центральной прессы. Его рассказы о людях фронта, о тружениках Урала печатались на страницах «Правды», «Красной звезды», журналов «Красноармеец» и «Новый мир». Одновременно он собирал материал для будущих крупных произведений. Блокноты и тетради заполнялись все новыми записями. Имена, факты, географические названия, эпизоды выстраивались в целостную летопись тех насыщенных высокими свершениями дней, характерными штрихами и деталями пополнялись подмеченные в самой жизни образы.

О своих фронтовых встречах Панферов рассказывал бойцам и офицерам запасных частей, маршевых пополнений, рабочим и инженерам уральских заводов. Выступая перед курсантами одного из военных училищ, он говорил: «Я сейчас работаю над романом о Великой Отечественной войне нашего народа против немецких фашистов. Роман будет называться «Ковер»» (газета Уральского военного округа «Красный боец», 20 мая 1942 г.). Речь тут, несомненно, шла о замысле романа «Борьба за мир» — крупного эпического произведения, овеянного огненным дыханием тех тысячи четырехсот восемнадцати дней и ночей.

Непосредственными эскизами будущего романа явились очерки Панферова, печатавшиеся весной 1943 года в газетах «Правда», «Комсомольская правда», «Вечерняя Москва». Весь цикл под названием «Люди Урала» был опубликован в журнале «Новый мир», №№ 2–3, 1943 г. Герои очерка «Москвичи» из этого цикла — старые производственники Иван Герасимович Плотников и его друг Григорий Петрович Разумов являются прямыми предшественниками героев романа — опытных мастеров, характерных представителей русского рабочего класса — Ивана Кузьмича Замятина и Степана Яковлевича Петрова. Из очерков перешли в роман некоторые диалоги героев и даже целые описания. В очерке «Нетронутый Урал» Панферов впервые набрасывает колоритный пейзаж южных отрогов Урала, подробно описывает озеро Тургояк (на котором, как об этом рассказывается в романе, произошло неприятное приключение с инженером Альтманом). В очерке раскрыт смысл названия этого озера, находящегося недалеко от г. Миасса: «…Это значит в переводе: «Не ступи моя нога». Видите, оно сейчас очень спокойное, но через пятнадцать — двадцать минут на нем могут разыграться такие волны, что ни на одной лодке не удержишься, потому и название «Не ступи моя нога». Но знаменито оно не этим, а тем, что тут радиоактивная вода». В цикле очерков «Люди Урала» бегло рассказывается о строительстве крупного завода, о снежных ураганах, затруднявших разгрузку тяжелого оборудования, о налаживании конвейера и выпуске в небывало сжатые сроки первого «программного» мотора.