Эдуард Арбенов - Берлинское кольцо

— У, проклятые! — выдохнула Зося.

Какие-то секунды она в растерянности металась взглядом между печью, столом и порогом, потом что-то увидела или нашла, наклонилась к поддувалу, выхватила из углей клюшку, горячую и тяжелую, отвела за плечо, чтобы больше было размаху. Но не опустила сразу. Зло и въедливо стала высматривать в полумраке головы дерущихся. И когда высмотрела, то всей силой своей, хоть и бабьей, но могутной, ринула железо вниз. В тело и кость чью-то, отдавшуюся хрустом и стоном…

— Найдите Иногамова!

Хаит повторял это почти всю ночь, посылая солдат на розыски коротыша. Эсэсманы и младшие командиры обшарили деревню, подняли на ноги жителей, пооткрывали подвалы и чердаки, но никого не нашли. Дверь в крайней хате была давно взломана, давно ощупан каждый уголок сеней, горницы. И тоже безрезультатно. Хозяйка покинула хату, видимо, еще с вечера, потому что поленья в печи прогорели и дом выстудился. На столе лежала бутылка из-под самогона и порожний стакан. Картофель был рассыпан по полу, но не раздавлен, и желто-белые комья светлели на досках. А вот миска с капустой не опрокинулась, только сдвинулась с места к самому краю. И пахло остро и вкусно…

Утром нашли все же коротыша. Скорчившись не то от боли, не то от холода, он лежал у дороги, засыпанный снегом. Нашли его собаки, учуявшие дух съестного. В кармане у коротыша лежал квадратик вечерней пайки хлеба. Нетронутый. То ли он отложил его на утро, то ли нес, как гостинец, Зосе.

Пришел Баймирза Хаит. Осмотрел мертвого, следов пули или ножа не обнаружил. Лишь на затылке и у виска были синие, почти черные полосы. Короткие, от удара чем-то тяжелым и тупым.

Хаит долго держал взгляд на коротыше. Потом со злобой ругнулся:

— Собака! Вовремя ли ты прикусил свой поганый язык…

В английском лагере для военнопленных «Люнебург», куда после капитуляции попал вместе с группой фюреров СС капитан Ольшер, следствие не начиналось до самого августа сорок пятого года. Генрих Гиммлер успел уже выйти из стен лагеря, вернее, его вывезли — в последних числах мая надзиратели нашли пленного мертвым и только тогда опознали бывшего рейхсфюрера СС и начальника германской полиции. До этого он значился в списках фельдфебелем Генрихом Хитцингером. Впрочем, иначе он и не мог значиться — в военном билете пленного так и говорилось: фельдфебель Хитцингер. Билетом его снабдил предусмотрительный Отто Скорцени еще в Берлине и там же передал рейхсфюреру ампулу с цианистым калием. Точно такую, какая зашивалась в воротники кителей и канты фуражек агентам, улетавшим в тыл противника на выполнение диверсионного задания.

Ольшер не имел ампулы, она не нужна была недавнему начальнику «Тюркостштелле» Главного управления СС. Гауптштурмфюрер рисовал себе совсем другой выход из неприятной ситуации, в которую он попал по милости фюрера — да, именно по милости фюрера — следовало ли доводить войну до такого трагического конца! Лично он, Ольшер, так бы не поступил. Свою воину шеф «Тюркостштелле» завершил еще в начале сорок четвертого года и теперь ждал лишь удобной минуты для подписания «сепаратного мира» с противником.

Ольшер почти добровольно отдал себя англичанам. Он не сопротивлялся, не прибегал к дешевой комедии с переодеванием, не воспользовался бланками удостоверений, что лежали пачками в его сейфах, не превратился, как Гиммлер, в фельдфебеля или, как Кальтенбруннер, в коммерсанта Артура Шайдлера. Он сдался капитаном Рейнгольдом Ольшером, начальником тюркского отдела Главного управления СС. И когда его вели к машине, он чувствовал на себе любопытные взгляды английских офицеров, возможно даже чуть испуганные взгляды — в их руках оказался настоящий фюрер СС, начальник одного из отделов Главного управления. Не так-то часто попадаются подобные господа, во всяком случае, им попался впервые.

Ольшер знал, что будет суд. Все газеты мира требовали наказания военных преступников, расплаты за муки человечества. Он слышал эти слова по радио из России, Англии, Америки. В освобожденных районах Кубани, Украины, Белоруссии уже шли процессы над карателями и их пособниками. На первые виселицы были вздернуты недавние друзья капитана. Вздернуты еще до окончания войны. Теперь виселиц будет много. Но прежде — процессы. Грандиозные процессы. И на одном из них должен предстать Рейнгольд Ольшер — по званию, по должности ему полагается попасть в список военных преступников. И все же гауптштурмфюрер добровольно отдал себя в руки англичан, именно англичан, для этого он перебрался на запад, ближе к театру военных действий, ближе к врагу.

Да, он сделал это добровольно, даже с чувством удовлетворения: последний год был слишком трудным и нервозным, опасность висела буквально над головой. Не все выдержали. Курт Дитрих пустил себе пулю в лоб. Он дрался — нужно же было дойти до такого идиотизма, защищать бункер Гитлера, — дрался в каменном мешке под Бель-Альянсплатц, рядом с такими же, как и сам, идиотами, и кончил путь, глотнув пулю. Впрочем, из бункера мало кто ушел живым!

Суд неизбежен — это ясно представлял себе Ольшер, но он не собирался ждать суда. Уже через неделю гауптштурмфюрер потребовал свидания с кем-нибудь из офицеров военной разведки. Ему отказали. Сослались на несвоевременность просьбы — все заняты выявлением и размещением интернированных нацистов.

Через месяц он снова попросил свидания, ему опять отказали. Так повторялось раз пять или шесть. Наконец в июле его навестил офицер британской разведки Корпс — низенький, толстенький, румяный — совсем непохожий на англичанина.

— Вы просили о встрече, гауптман Ольшер… или как вас именуют по-настоящему? — спросил Корпс.

— Гауптман Рейнгольд Ольшер! Я не менял фамилии, — ответил гауптштурмфюрер с достоинством и добавил: — В этом не было надобности…

На розовом лице Корпса изобразилось любопытство — он округлил свои высокие и тонкие, как у женщины, брови и вытянул губы. Ответ был неожиданным: как правило, все интернированные темнили, отпирались, называли себя простыми обывателями, не имевшими никакого отношения к нацистам. Впрочем, искренности майор Корпс и должен был ожидать — не случайно пленный настаивал на встрече именно с представителем разведки.

— Вы обязаны знать меня, — продолжал Ольшер. — Я начальник «Тюркостштелле» Главного управления СС.

— Бывший, — мягко и по-деловому поправил Корпс. И сделал это не для того, чтобы поставить на место пленного, а для формального уточнения его нынешнего положения. — И даже бывший вы неизвестны мне…