Вадим Данилов - Временно исполняющий

Накануне, поздно вечером, Ватолина, крепко спавшего на большой охапке травы под шинелью, разбудил телефонист и, протянув трубку, с придыханием шепнул в самое ухо:

— Начальник штаба требуют.

Едва успев подумать, с чего вдруг начальнику штаба дивизиона понадобился командир огневого взвода, Ватолин услышал бесстрастный голос старшего лейтенанта Хабарова:

— Ваш хозяин (значит — командир батареи) ранен. Эвакуирован уже. Вы остаетесь за него. Готовьтесь прибыть на вышку (на наблюдательный пункт).

— Сейчас прибыть? — упавшим голосом спросил Ватолин. Его смутило не ранение командира: ранен— еще не убит. Смутило то, что нежданно-негаданно свалилась на него такая забота. А главное, придется идти на НП, там поблизости командный пункт дивизиона, сам командир дивизиона будет каждодневно видеть и вызывать, всякого начальства пропасть.

— Скажем, когда прибыть, — ответил Хабаров. И у Ватолина отлегло немного от сердца: протянут, глядишь, до завтра, а там что-нибудь случится, кого-нибудь другого назначат.

Ночью его не вызвали, а утром начался бой, оборвалась связь.

…Слева глухо рвануло — и ни одного свистящего осколка: вражеский снаряд угодил под перекрытие окопа третьего орудия и там разорвался. Тяжелое перекрытие рухнуло, похоронив мертвых и живых. Не стало второго расчета и орудия. Одно вышло из строя еще на рассвете от прямого попадания бомбы.

Вскоре смолкла и крайняя слева пушка — четвертая по порядковому номеру. Ватолин глянул в ее сторону: нё случилось ли что? А потом спохватился: ведь молчит и пушка, стоящая возле него, и… немцы молчат. Командир первого орудия сержант Плотников протянул:

— Снарядов мало осталось. Поберечь бы…

Сказал спокойно, как говорил чуть не ежедневно о нехватке надежных бревен для оборудования землянок и орудийных блиндажей.

Рисунки С. Банных

Фашистские танки между тем попятились и открыли огонь не по батарее, а мимо нее.

— Смотрите, никак наши! — вскочил наводчик. — Танки наши!

Плотников тоже поднялся.

— Не танки, а самоходки, — поправил он все так же спокойно, не меняя интонации. — Маловато только. А ну подмогнем, теперь снаряды можно не беречь.

И батарея из двух 76-миллиметровых пушек «ЗИС-З» заговорила снова.

Через полчаса Ватолин и Плотников сидели на ящиках из-под снарядов. Сержант тянул огромную самокрутку.

— Дайте-ка и мне, — попросил лейтенант. Он обращался к командиру орудия на «вы» по причине разницы в возрасте примерно лет на семь, а еще потому, что командир орудия был обстрелянным бойцом, прошедшим финскую кампанию.

Плотников свернул цигарку опять же немалой длины, прижег ее от своей и, протянув лейтенанту, заметил:

— Не видел я, чтобы вы курили.

— Не приходилось пока.

— А вот пришлось. Ничего… И вина, поди, не пробовали?

— Пробовал, — насупился Ватолин. — Давно. Год тому назад.

— Да-а, — вздохнул сержант. — Год тому назад…

Гарь от чадившего в поле танка потянуло на запад — с востока набежал ветерок, а за ним — облака, сначала редкие и прозрачные, потом густые и темные, заслоняющие солнце. Тучи пошли низко, словно присматриваясь, где бы пролиться дождем. Первые, тяжелые капли взметнули фонтанчики черной пыли. Зашумел, забарабанил ливень.

Бойцы, сидевшие возле окопов, и Ватолин с Плотниковым не тронулись с места, только поснимали кто пилотку, кто каску, подставив головы теплому дождевому потоку.

Дотла сгорел клин, раздвинувший было оборону стрелковой дивизии. Фашистская пехота, лишившись броневого кулака, продвинулась на двести метров, залегла й не встала больше. Атака захлебнулась. Части оборонявшейся дивизии остались на прежней позиции по всей линии переднего края, протянувшегося на западном берегу реки, по развалинам городской окраины — Атуевки.

Позиция невыгодная: впереди — хоть небольшой, но подъем, за спиной — речка и крутой берег. С точки зрения тактики следовало бы, наверное, не защищать эту позицию, а отдать с легким сердцем и отойти на высоту. Но тактика и на войне не всему голова. Атуевка — часть города, большого города, не значащегося среди оставленных врагу. И не будет значиться, пока хоть один квартал, одну улицу Атуевки занимают советские войска.

О тех, кто умирал здесь, говорили: «Они погибли за город такой-то». Счет шел на дома и домишки, на метры. Защищавшие руины, не рассуждая, готовы были следовать любому приказу, им и без рассуждений было ясно, что каждая торчащая, как обгоревший крест, труба — рубеж, оставлять который они не имеют права. Этот рубеж может стать поворотным.

Не всем солдатам, видевшим, как заслоняют свет крылья фашистских бомбардировщиков, выпускавшим последний снаряд из последней уцелевшей пушки по надвигающимся танкам, приходило в голову, что и врагу сегодня не сладко, что споткнулся он наконец и залег, что пробует приподняться, но давит его к земле наш огонь. И заслоняющих свет крыльев сегодня меньше., чем вчера, и сраженный последним снарядом танк уже не поползет завтра штурмовать последний край. Не каждый думал об этом, потому что бомбардировщики по-прежнему шли и шли на восток и танки еще рвались вперед, напролом. Враг казался неуязвимым, и его еще предстояло сразить.

Пусть неуязвимость кажущаяся — она все равно страшна и, может быть, опаснее реальной. О реальном, подлинном досконально известно лишь тому, кто сталкивался с ним, а кажущееся, мнимое доступно всем. Молва вмиг разнесет его по свету, и не так-то просто опровергнуть вымысел. Слова тут не помогут, слова — та же молва. Единственное средство разбить и развеять вымысел — устоять на рубеже, устоять любой ценой, наперекор всему, ухватиться накрепко хотя бы за последнюю улицу, за самый крайний ее дом.

…Сгорел фашистский танковый клин, и наша дивизия понесла большие потери. Недавно полностью укомплектованная, два месяца назад прибывшая на фронт, она теперь походила на соединение, прошедшее с тяжелыми боями невесть какой длинный путь. В стрелковых полках насчитывалась лишь треть личного состава, в артиллерийском — меньше половины. Расхлестан был второй дивизион, оказавшийся в полосе главного удара танков; в четвертой и пятой батареях осталось по две пушки, в шестой — одна гаубица. Погиб командир дивизиона. Почтд полностью вышли из строя расчеты шести орудий и находившиеся в боевых порядках пехоты взводы управления батарей.

К вечеру в штаб второго дивизиона прибыл командир артиллерийского полка майор Машковцев, прискакал на рослом; сером в яблоках коне в сопровождении двух ординарцев — бравых ребят, вооруженных новенькими автоматами ППШ, и щеголеватого, туго перетянутого в поясе лейтенанта. Встретили майора начальник штаба Хабаров и командиры батарей: четвертой — Долгополых, шестой — Павельев и исполняющий обязанности командира пятой батареи Ватолин. В таком порядке и выстроились у входа в штабную землянку.