Вадим Данилов - Временно исполняющий

Ливень давно прошел. Но под ногами стояли зеленовато-желтые лужи. Ползли тяжелые тучи, обещая новый, дождь, и тихое, без бомбежек утро.

Начальник штаба дивизиона отрапортовал легко спрыгнувшему с седла командиру полка. Тот козырнул в ответ и, оглядев стоящих перед ним навытяжку командиров, процедил:

— О-орлы-ы…

Прошелся. Встал, расставив ноги и заложив руки за спину.

— Взять бы вот всех и — в штрафной батальон… Как? Не хочется? А тем, кто сегодня головы свои сложил, хотелось помирить?

Машковцев распалялся:

— Тактическая безграмотность! Преступная слепота! Разгильдяйство! Вот как я оцениваю сегодняшние ваши действия. Только так… И действия штаба тоже… — Он махнул рукой в сторону Хабарова. — Штаб тоже безруким оказался. Сидят, пишут…

Хабаров, вытянув руки по швам, смотрел, вскинув брови, куда-то вдаль, будто слова эти не касались его. Потом спокойно, глядя все в ту же никому не видимую точку, попробовал возразить:

— В сложившейся утром обстановке мы пытались сделать все возможное. Однако сила бомбового и артиллерийского удара противника была подавляющей, даже если не учитывать его внезапность. К тому же командир…

— Вы мне лекцию не читайте! — перебил Машковцев. — Я сам грамотный и о силе удара лучше вас знаю… И о командире помалкивайте. Командир дивизиона честно пал на поле боя. Вы за все в ответе. Вы! Ясно?

— Ясно, товарищ майор, — все так же бесстрастно, не поворачивая головы, произнес начальник штаба.

Майор снова сделал несколько шагов вдоль застывшей шеренги командиров и обратился к Долгополых:

— Вы, старший лейтенант, докладывайте, почему не рассредоточили батарею?

Долгополых глянул прямо в глаза начальству и переступил с ноги на ногу. Молодые бойцы называли его «дядя Вася Долгопблых», должно быть, за возраст, за отсутствие командирской выправки и командирского голоса. В армию он был призван совсем, совсем недавно из запаса, на краткосрочных сборах в последний раз был давно, еще в мирное время, и заметно отличался от других: и от тех, кто воевал с сорок первого года, и от юнцов, пришедших в полк из училищ.

— Связь нарушилась… — начал он.

— Слушать не хочу про связь! — отрубил Машковцев. — г Ссылками на проволоку не прикроетесь, нет. Послать надо было кого-нибудь, самому бежать, на брюхе ползти, по воздуху лететь. Как угодно! А вы мне про связь…

Старший лейтенант Долгополых (как, впрочем, и командир полка) отлично понимал, что посылать кого-то на огневую позицию было бессмысленно— все равно не добрался бы, а если бы и добрался, то слишком поздно. И сам не имел права покидать наблюдательный пункт: тот же Машковцев обвинил бы его в дезертирстве. Что факт, то факт. Бесспорно, однако, и то, что яростная бомбежка чуть ли не полностью выбила орудийные расчеты, ранен один командир взвода, второму пришлось работать за наводчика, и работал он не ахти как. Это тоже факт, который одной только внезапностью и интенсивностью огня противника тоже не объяснить.

Чем же объяснить? Неопытностью бойцов? Краткосрочностью обучения их там, в тылу, во время формирования полка? Тем, что тот же Синельников только два месяца назад впервые увидел настоящую, боевую, а не учебную пушку и сегодня утром в первый раз столкнулся с вражескими танками? А кому эти объяснения теперь нужны? Во всяком случае, не командиру полка и не командиру батареи.

Майор уперся взглядом в командира шестой батареи Павельева:

— Докладывайте!

Старший лейтенант Павельев, державшийся обычно молодцом, заметный среди других уверенностью походки и жестов, выглядел неважно: ссутулился и потому казался ниже ростом, в глазах застыло выражение настороженного ожидания. Даже пилотка, всегда глаженная, лихо заломленная на самый висок, примялась и сидела на голове прямо, закрывая лоб. Нелегко, видимо, обошлись ему и бой и особенно свидание с батареей, вернее, с тем, что осталось от нее после, боя.

На том месте, где была закрытая огневая позиция, он застал с десяток совершенно растерянных бойцов, едва начавших приходить в себя, пытавшихся помочь раненым, гадавших: то ли сейчас здесь же хоронить убитых, то ли ждать указаний? Единственное уцелевшее орудие стояло на передке, прицепленном к сгоревшему трактору.

— Или тоже про связь будете толковать? — продолжал, не дождавшись доклада, м&йор. — Три гаубицы угробили, подумать только… Позор, несмываемый позор! Родина вам командирское звание дала, рабочий класс снабдил матчастью, а вы эту матчасть расшвыриваете, как пустые гильзы, дырявые, вонючие портянки… Нет, портянки вы не выбросите, прибережете, чтобы ножки не застудить. А гаубица — черт с ней… Так, что ли?

Павельев, уставившись под ноги, до синевы сжимая кулаки, молчал.

— И не прячьте глаза, — гремел майор. — Стойте, как положено стоять перед старшим начальником. Я вам не учитель в школе. Школа давно кончилась…

Дошла очередь до Ватолина. Командир полка впервые расцепил руки за спиной, тронул подбородок и указал пальцем на лейтенанта:

— Вы…

Лейтенант давно уже приготовился отрапортовать, что сознает свою вину в гибели целого расчета, погребенного под обломками перекрытия из тяжелых бревен, потерю двух пушек. Но командир полка не дал ему раскрыть рта.

— Вы будете командовать дивизионом.

Ватолин чуть было не обернулся: подумал, что кто-то стоит позади и слова эти относятся к тому, стоящему за его спиной. Но тяжелый взгляд прищуренных, усталых глаз Магаковцева был обращен прямо на него.

— Сегодня же, сию минуту принимайте должность… Временно. О сегодняшних задачах вам доложит начальник Штаба, а завтра явитесь йо мне.

Командир полка вдел ногу в стремя, опустился в седло, постоял недолго и подъехал к застывшей навытяжку шеренге из четырех человек.

— Вот что запомните, Ватолин… Крепко запомните: вы командуете дивизионом. Ясно? Дивизионом, а не пятью стволами. Поняли?

Ошарашенный Ватолин только головой мотнул.

Кони командира полка и сопровождавших его бравых ребят пошли рысью, разбрасывая копытами комья грязи. Возле блиндажа воцарилось безмолвие. Нарушил его тяжелым вздохом дядя Вася Долгополых:

— М-да, дела-а…

И снова, — тишина. Наконец начальник штаба обратился к Ватолину:

— Разрешите, товарищ лейтенант?

Обратился так, будто ничего неожиданного не произошло, будто давно уже он, видавший виды, затянутый ё довоенного выпуска ремни начальник штаба, состоит в подчинении этого растерянного, в почерневшей от копоти и пота гимнастерке лейтенанта.

— Что? Да-да, товарищ старший лейтенант… Конечно, — с натугой выдавил Ватолин.

— Командирам батарей, я думаю, следует вернуться на места, время не ждет, — отчеканил Хабаров. — А вас мне хотелось бы ввести в курс дел.