Богдан Сушинский - На острие меча

Обезоружив Бохадур-бея, Хозар воткнул свой меч в дно реки и сильным ударом кулака в грудь сбил противника с ног. Потом еще и еще раз. И лишь убедившись, что татарин даже не пытается сразиться с ним врукопашную, вновь схватился за меч.

– Я – твой слуга! – хрипло прокричал Бохадур-бей, приподнимая над головой свисающую, уже не подчиняющуюся ему руку. – Во имя Аллаха, я – твой слуга! Твой и твоего паши…

– Давно ли? – спросил Хозар по-турецки.

– Возьми изумруд, что на моей чалме. Ему нет цены. Ты станешь богачом.

– Благодарю, – ухмыльнулся Хозар. – Я возьму его вместе с твоей головой, – и, зацепив чалму кончиком меча, отшвырнул на берег.

– Здесь, – показал кайсак на пояс, – у меня еще есть мешочек с византийскими изумрудами. Я буду служить тебе, как не служил никто до меня. Только пощади! – отползал Бохадур-бей к камням точно так же, как только что Корзач. В то время как сам Корзач сумел, наконец, подняться и, стоя по пояс в воде, поджидал его, крепко сжимая в руке саблю.

– Служи своему Аллаху! Потому что шайтан, которому ты до сих пор служил, в этот раз предал тебя! – прорычал Хозар, опуская меч на бритую голову Бохадур-бея.

Де Брежи еще раз отпил из бокала и несколько минут задумчиво смотрел сквозь темно-красную жидкость на пламя в камине.

– Вас все еще что-то смущает в моем поручении, господин посол?

– Опасаюсь, что польский король Владислав IV без особого энтузиазма воспримет нашу попытку собрать под ландскнехтские знамена хотя бы десяток его опытных офицеров.

– Кажется, мы это уже обсуждали, граф.

– Косвенно – да. Но все значительно сложнее, нежели может показаться на первый взгляд. На сугубо внутренние дела, связанные с очередной «домовой» войной [19] , теперь уже накладываются международные обязательства короны.

Кардинал задумчиво отпил пару глотков вина и помолчал. Однако сейчас он прислушивался не к своим вкусовым пристрастиям, а к дипломатической интуиции. Польша и Франция были слишком тесно связаны не только династическими, но и всеми прочими узами, чтобы кто-либо из французских политиков оставался безразличным к положению польского двора.

– Разве Речь Посполитая воюет еще с кем-то, кроме украинских казаков? – удивленно спросил кардинал. – Или, может, в ближайшее время предвидится нечто такое?

– Можно считать, что уже воюет. – Несколько мгновений они оба молча, выжидающе смотрели друг на друга. – С завтрашнего дня.

– О чем это вы, граф? Никаких сведений ни от одного варшавского или краковского агента мне не поступало.

– Немудрено, ведь об этом еще не объявлено. Тем не менее одно доверенное лицо, очень близкое к польскому двору, буквально за час до моего отплытия из Польши, уже в порту Гданьска, сообщило довольно важную новость. Отчаявшись найти надежного союзника в тяжелейшей войне с Османской империей, Венеция обратилась к Польше с просьбой о срочной помощи. Не к Франции, заметьте, обратилась, а к Польше.

– Венеция? За помощью к Польше?! – задумался кардинал. В паузе, которую де Брежи выдержал после слов «не к Франции, заметьте», он опять достаточно четко распознал намек на то, что первый министр Франции – итальянец. Все остальные условия: политический вес Франции, ее армия и соседство с Италией – учитывались графом уже во вторую очередь. – Неожиданный ход, слишком неожиданный. Речь, надеюсь, идет не о посылке польских полков на средиземноморское побережье Турции или адриатические берега Венеции?

– В таком случае полякам пришлось бы пройти парадным маршем всю Европу. Это было бы походом безумцев.

– И все же державные мужи Венеции учли то обстоятельство, что Турция – извечный враг Польши.

– Естественно, – тоном наставника подбодрил кардинала посол Франции в Речи Посполитой.

– …и хотя интересы поляков и турок мало в чем сталкиваются на «венецианских» морях, зато они не раз выяснялись в кровавых столкновениях на море Черном.

– Именно так и творится тайная политика. Венецианский посол просит поляков начать войну с Портой, выбивая ее гарнизоны из крепостей по Днестру и Дунаю. Таким образом, Турция будет втянута в войну на два непостижимо далеких между собой фронта.

– Только не пытайтесь убедить меня, граф, что польский король решится на эту войну из сострадания к бедной Венеции, – кардинал поднялся и подошел к залитому струями дождя окну. – И уж тем более не пытайтесь убедить, что с помощью Венеции он рассчитывает усмирить азиатского монстра.

– Вот именно: монстра.

– Взамен Польша, конечно же, попросила у Венеции крупные субсидии.

– В размере одного миллиона итальянских скудо. Не думаю, чтобы мой агент решился исказить размер этой суммы.

Мазарини удивленно и почти с уважением посмотрел на графа.

– И вы сможете подтвердить, что Венеция приняла эти условия?

– Что она вынуждена была принять их, ибо так складываются обстоятельства.

– Ссора с сильным соседом всегда обходится очень недешево.

– Кстати, за полученные от Венеции деньги польский король надеется собрать большое войско и разделаться с наиболее неугодными магнатами. Ну а против татар он попытается бросить основные силы украинских казаков, которые, как известно вашей светлости, только недавно прибегли к еще одному крупному восстанию, желая избавиться от польского владычества.

– Представился случай свести и обескровить две враждебные польскому двору силы, – мерно кивал Мазарини. – Не будем укорять за это Владислава, граф. А что же конкретно представляет собой это войско? Вам приходилось видеть его в бою иди хотя бы в походе, вы знакомы с кем-либо из казачьих генералов?

– Сами о себе эти люди говорят: «Казак рождается с саб-лей, а вместо материнского молока украинка вскармливает его порохом».

– Любопытная характеристика.

– И довольно точная. Пока казак в состоянии держать в руках оружие, вся жизнь его проходит в полевых лагерях, в походах и в схватках с врагом. Причем замечу, что тысячи этих степных рыцарей имеют опыт морских набегов на турецкие и татарские берега. Кроме того, они одинаково хорошо сражаются в конном и пешем строю, выносливы, неприхотливы и, что немаловажно для нас, не алчны. Золотом они дорожат меньше, чем собственными жизнями.

Теперь уже скептически ухмыльнулся кардинал Мазарини. Он вернулся к столику, наполнил бокал и то же самое предложил сделать де Брежи.

– Терпеть не могу ненастную погоду, – проворчал граф, как бы оправдывая этим согласие опустошить еще один бокал. – Если бы не прекрасное французское вино, которое заряжает мой организм солнечной энергией Шампани и Гасконии.

– Вино у меня, напомню, итальянское, – проворчал Мазарини, – но, согласен, прекрасное.