Юрий Стрехнин - Наступление продолжается

На столе резко зазвонил телефон. Обер-лейтенант быстро взял трубку и что-то произнес почтительным тоном. Он замер, внимательно слушая, и то, что услышал он, видимо, было для него неожиданным и неприятным. Лицо офицера вытянулось, побледнело. Он закрыл глаза и тотчас же открыл их. Белых с напряженным любопытством следил за обер-лейтенантом. В глазах того стоял страх. Обер-лейтенант положил трубку и, тяжело роняя слова, что-то сказал тесно обступившим его офицерам.

Гул встревоженных голосов прошелестел по комнате. Кто-то швырнул на пол сумку. Кто-то истерически всхлипнул. Вдруг коротко стукнул выстрел. Все обернулись на звук. У стены, на полу, лежал, выбросив вперед скрюченную руку с пистолетом, офицер — тот, что подходил к Никите. Темная струя бойко выбежала из-под головы упавшего и зазмеилась по вытоптанному глиняному полу. Обер-лейтенант торопливо махнул рукой, и Никиту потащили из хаты.

Его снова вели по улице. Он шагал, плотно засунув руки в карман ватника, зажав в одном кулаке горсть натолченной в чулане штукатурки, а в другом — осколок банки. На ходу, по привычке все примечать, Никита зорко смотрел по сторонам. Во дворах стояли машины, повозки, пушки. По улице то и дело сновали солдаты. Через крыши домов и вдоль плетней тянулись кроваво-красные и желтые жилы проводов. Вдоль дороги стояла колонна доверху загруженных разным добром автомашин. Машины были застывшие, покрытые инеем, запорошенные сверху снегом, — видать, стояли здесь давно. «Некуда вам ехать», — с удовольствием подумал Никита.

Острым глазом разведчика, привыкшего всегда и везде наблюдать, он внимательно оглядывал окружающее, хотя, собственно говоря, ему сейчас было совершенно не до наблюдений. Да в них и не было прямого смысла, он ничего уже не смог бы сообщить своим. Никита в эту минуту был занят одной мыслью: как выбрать удобный момент для того, что он задумал? Ведь не будут же гитлеровцы водить его бесконечно…

Через некоторое время Никиту подвели к хате, около которой стояла выкрашенная в белую краску легковая автомашина с чемоданами, привязанными наверху. Возле калитки прохаживался часовой, подняв огромный воротник зимней шинели.

Никиту ввели в дом. Хмурый ефрейтор с парабеллумом на поясе обшарил карманы старшины, вывернул их, обнаружил песок и стекло и сердито закричал на конвоиров. Те сорвали с Никиты ватник и бросили в угол. Ефрейтор внимательно осмотрел старшину, как бы соображая, что с ним еще следует сделать, и ввел его в следующую комнату. Там, на кровати, застланной большим меховым одеялом, сидел старик с морщинистым, словно ссохшимся лицом и тонкими, бледными, сердито стиснутыми губами. Он сидел сгорбившись, придерживая руками полы шубы, крытой сукном дымчато-зеленоватого цвета, наброшенной на плечи. На воротнике его мундира поблескивало золотое шитье.

Оглядев Никиту, немец задержал взгляд на его погонах, усмехнулся:

— Вы действительно только старшина? А должность?

— Ездовой, — серьезно ответил Никита, — с обоза.

Немец взглянул на старшину сухими колючими главами, потом быстро посмотрел в какую-то бумажку, которую он держал в руке, снова, словно проверяя что-то, внимательно посмотрел на него и сказал медленно и неторопливо, отвешивая каждое слово:

— Бросьте шутить. Будем говорить серьезно. Неважно, в каком вы чине. Может быть, вы и не старшина. Вы держитесь как офицер. Я знаю, кто есть вы. Вы командир русского передового отряда. Не так ли?

Никита молчал.

Помедлив секунду, немец продолжал:

— Вы понимаете? Сейчас мы имеем такую обстановку, которая, к сожалению, исключает любезное обхождение с пленными.

«На кой ляд он мне предисловие читает?» — с недоумением подумал Никита, настораживаясь.

— Вы, конечно, предпочитаете молчать, — продолжал немец. — Вы не видите расчета разговаривать? Но я вам делаю выгодное предложение. Хотите жить?! — вдруг резко выкрикнул он.

— Не только человек, а и всякая тварь жить хочет, — со сдержанной усмешкой сказал Никита.

— Конечно, такой молодой человек должен хотеть жить, — сказал немец, — следовательно, мы с вами заключим условие: вы, как знающий расположение русской передовой линии, ночью проведете нас через нее, не беспокоя своих. После этого вы получите свободу. Можете вернуться к своим. Можете идти с нами на германскую сторону. Это есть ваш выбор.

«Вот чего ты от меня захотел!» — подумал старшина, с трудом сдерживая себя, чтобы не поддаться нахлынувшей ярости.

— Вы согласны? — нетерпеливо спросил немец.

— Не согласен! — твердо ответил старшина.

Он знал, что, сказав это, произнес себе смертный приговор.

Немец резко поднялся на ноги. Шуба с его плеч свалилась, на них тускло блеснули витые золоченые генеральские погоны. Он вплотную подошел к Никите и вонзился взглядом в его лицо. Серые, как потускнелое железо, глаза немца были спокойны. Но под этим спокойствием Никита видел глубоко запрятанную злобу. Он прямо и твердо глядел в глаза врага.

Немец сказал, пытаясь улыбнуться:

— Не согласны? Очень жаль. У нас уже были несогласные, но они плохо кончили. Вы тоже хотите так? Я вам даю времени ровно час, — продолжал он, — можете крепко подумать. Через шестьдесят минут вы соглашаетесь или получаете то, что имели другие несогласные. Вы увидите, что это такое!

Немец круто отвернулся от Никиты и что-то сказал ефрейтору, стоявшему у двери. Тот распахнул дверь.

Выйдя из хаты, Никита жадно вдохнул в себя свежий морозный воздух и осмотрелся. Во дворе толпились солдаты. Кругом стоял высокий плетень.

Бежать невозможно.

Его привели к приземистому саманному сараю, втолкнули туда. Он ощупал в темноте стенку и сел на пол, прислонясь к ней.

В сарае стоял полумрак. Тусклый свет зимнего дня чуть сочился через узенькое оконце.

«Что же придумать?.. Согласиться и подвести немцев под наш огонь, туда, где погуще огневые точки? Но немцы не дураки. Его показания они обязательно проверят своей разведкой. Что же делать?.. — Никита вскочил на ноги. — Нет, надо найти какой-то выход!»

Он сделал несколько шагов и остановился. У его ног, на мерзлой соломе, чуть освещенный тусклым светом, падавшим из окна, лежал мертвый человек. На теле его не было никакой одежды, кроме изорванных солдатских ватных брюк. «Наш!» — понял старшина и нагнулся, чтобы лучше рассмотреть лежащего, но тут же отпрянул назад.

Всякое видывал Никита на войне, но такое он видел впервые: перед ним темнело застывшее на морозе кровавое месиво.

«Нарочно меня сюда привели. Испугать хотят. Думают, соглашусь? Не выйдет! Не надо мне вашего часа!»

Никита шагнул к двери и с размаху ударил по ней ногой. Дверь охнула и затряслась. Снаружи испуганно залопотали караульные, но двери никто не открыл. Никита размахнулся, чтобы ударить еще раз, но, сдержав себя, остановился. «Куда спешить? — подумал он. — Если умереть, так с толком».